Борислав Пекич - Человек, который ел смерть. 1793

Не будем пускаться в бесплодные предположения, которые уводят рассказ о Жан-Луи Попье в дебри мимесиса. Тогда нам пришлось бы взять обязательство довести сходство до вытекающих из него последствий. В этом случае нам показалось бы, что самым драматическим моментом повествования станет встреча оригинала и копии, Максимилиана Робеспьера и гражданина Ж.-Л. Попье (что не соответствовало бы тому обстоятельству, что вплоть до суда Робеспьер ни разу не побывал в Революционном трибунале, от слепой эффективности которого настолько зависела эффективность власти Достоинства). Ужаснулся бы Вождь, увидев свою гротескную копию за столом, ведущую точнейшее описание его утопии? Смог бы ее предательский летописец одолеть искушение довести свой рассказ до гомерического конца — ведь он уже глубоко сидел в другом Попье, осознавшем свою силу, — и как бы он это сделал? В этом случае возникли бы огромные сложности, разрешить которые можно было, лишь отправив нашего Робеспьера, гражданина Попье, на гильотину, которой ему как контрреволюционеру все равно не миновать, но это произошло бы прежде времени, отведенного для правдивого рассказа о нем.

Нас больше интересует то, что происходит в нем, чем с ним.

Итак, что же происходит в нем?

Мы видели, что он хочет избавиться от ответственности, прибегнув к жребию. Когда тот разочаровал его несправедливыми решениями, он решил делать выбор самостоятельно. Попытался обосновать его очевидной разницей в ценности двух жизней. Краткие биографии в приговорах не помогли ему. Он обращается к тем, кто лучше всех знал кандидатов. Но и они не помогают. Даже приводят его в полное смятение. Обращение к так называемым реальностям жизни убеждает его в том, что таковые не существуют, что факты недостоверны и, основываясь на них, невозможно вынести здравое решение. Опять все ложится на него, но он понимает, что иначе и не может быть. Сила всегда одинока. Теперь в советниках у него он сам и безграничная вера в свое призвание. С этого момента он опирается исключительно на собственное суждение. Поначалу решение принимает Разум, его ощущение Истины, в некотором роде весь жизненный опыт Попье. Но из памяти не исчезает дело двух Риго. Тогда его едва не обмануло доверие к чужому суждению. Теперь он боится обмануться в своем. Он тоже не свободен от заблуждений. Принимает решение, опираясь на несколько кратких сведений в приговорах, вынесенных Фукье-Тенвилем. Кто гарантирует истину? Жермен Шутье точно страдала от отсутствия прядильного колеса, а не мечтала о добром короле, и если бы он не вмешался, то ее бы уничтожили как убежденную роялистку.

К кому же обратиться за помощью? Он испробовал все. И ничто не помогло ему.

Он был одинок.

И только когда он понял, что следует избавиться от предрассудков разума — в честь которого в Нотр-Дам совершались богослужения — и отдаться вдохновению, потому что оно лишено всяких предрассудков, оно не зависит от причин и не поддается расчету, ему следует забыть все, что он узнал о приговоренном из актов трибунала, и судить по собственной воле, так, как действует божественная сила, только так он сможет засыпать со спокойной совестью, зная, что наутро, из чего бы ни пришлось ему выбирать, сама дарованная ему сила, божественная истина подскажет, как следует поступить, и как бы он ни поступил, выбор будет справедливым.

С тех пор Жан-Луи Попье каждый день спасал от гильотины по одной человеческой голове. Он думал только о том, чтобы ненароком не вычеркнуть приговоренных, которых ни в коем случае не следовало спасать, потому что они были широко известны, или же вина их была слишком очевидной, и тогда он прекратил раздумывать, доверившись прозорливости вдохновения, и спокойно съедал приговор, который оно выбрало.

Потому что вдохновение никогда не ошибалось.

8 июня (мессидора) 1794 года на Марсовом поле состоялось празднование в честь Высшего существа.

Это был единственный выходной день Попье, единственный, в который не работал ни он, ни Революционный суд, ни гильотина. Ведомые Фукье-Тенвилем, члены и служащие Дворца правосудия отправились на праздник. Среди них был и гражданин Попье. В синем жакете, белом жабо, в белых чулках, голубом парике и в металлических очках с круглыми линзами, которые казались слегка затемненными, он достойно шествовал в первых рядах колонны администрации суда.

До Марсова поля он не дошел. Не увидел, как первосвященник новой веры Максимилиан Робеспьер представил Богу Революцию, ее Конвент и ее народ. Воспользовавшись случаем, он улизнул из торжественной процессии и направился на площадь Революции. Захотелось посмотреть на машину смерти, у которой он месяцами отнимал пищу. Теперь он осмелился. Дорос до нее. Во снах она выглядела как прядильное колесо пряхи Жермен Шутье. Он знал, что она не такая, но не мог представить ее истинный облик, несмотря на детальное описание, которое не раз слышал в канцелярии суда.