Эрик Шабаев - Только б жила Россия

Макарку-рязанца занимали всадники, одетые в коричневые кафтаны, красные штаны и ботфорты, — смотрел во все глаза, легонько вздрагивал при слитных залпах. Вот первая шеренга выпалила с седла и тут же распалась на две струи, двинула в объезд конного квадрата. Ее место проворно, хотя и не очень стройно, заступила вторая, тоже огнисто сверкнула фузеями и поехала в обтек третьей шеренги.

— Чудеса! — восхитился Макар.

Савоська озадаченно поскреб в затылке.

— С коняг-то целиться худо, сошли б наземь…

— У драгун свой манир, — строго молвил Филатыч. — Стоять наперекор вражьей коннице.

— А пехота?

— И она пуляет, но по пехоте. Линия супротив линии. Запомните: огневой бой — наиглавное и для драгун, и для солдат. Про нас, пушкарей, и говорить нечего.

Савоська недоуменно развел руками.

— Везде пальба… Кавалерия-то зачем, с какого боку?

— А вдогон кто пойдет, если враг в испуге отшатнется? — вскипел раздосадованный сержант. — Вы — на пушке верхом? На то и палаш у драгуна: скачи, настигай, руби. Или вдруг неприятельская партия с тылу наедет, а патроны в сумах кончились. Как быть? И опять палаш — молодец!

— У-у-у…

— Цельная линейная наука, смекай. Не одна мудрая голова колдовала, и не один век! — Филатыч задумался. — Правда, швед порой чудит. Под Везенбергом, помню, с голым палашом кинулся, когда в кольцо угодил!

Сержант и школяры смолкли, наблюдая за поворотами конницы. В первом плутонге особенно выделялся крайний всадник — жилистый, ловкий, точно спаянный воедино с игреневой ногайской кобылкой. Пока шеренга перестраивалась, он скусил новый патрон, зарядил ружье и с руки, не целясь, выпалил по вороне, что на свою беду пролетала над ним. В небе закружились перья…

«Верткий малый. Кто ж таков?» — ошарашенно переглянулись артиллеры. По стрельбе — охотник, по молодецкой посадке — вылитый казак.

— Руссише швайн! — донеслось пронзительное от кучки драгунских офицеров. — Ха-а-альт!

— Немец-то… похвалил небось? — предположил Макарка.

— Во-во, — мрачно отозвался Ганька Лушнев. — Свиньей обозвал!

Начальные побыли на взгорье еще немного, вереницей потянулись к Немецкой слободе. «Пить кофей», — определил кто-то.

Сержант все чаще поглядывал с беспокойством в сторону Преображенского дворца, чьи островерхие башенки и черепичные кровли проступали в оголенных кустах за рекой Яузой.

— Где его черти носят, «дядьку» вашего? — бормотал он сердито. — Где пушка?

— У него кума в кухарках дворцовых. Ей-ей, плеснул за воротник, — ввернул кто-то.

— Ну если он мне московский «тотчас» вздумал поднесть… Пойду проверю!

На поле между тем первая рота спешилась, передала поводья и фузеи второй, сменила ботфорты на лапти, отвалила прочь. Одно из капральств оказалось бок о бок с артиллерами, прилегло кружком, засмолило табак.

— Эй, аники-воины! Чего ж вы штаны-то не скинули вкупе с сапогами? — поддел Ганька Лушнев. И всегда-то взвинченный, на рывках-швырках, он теперь, после стоянья перед столбом с черепами, был и того злее, готовый выместить злобу на ком угодно.

— Тебя не спросили, глухариное племя! — был ответ.

— Короеды хреновы! — не унимался Лушнев. — Поди, все дерева перевели на окраску!

— А ну заткнись! — оскорбленно привстал недавний стрелок. — Ты… конницу хаешь, пестерь вислоухий?

— Ко-о-онница! Вам, коричневой скотинке, впору друг на друге ездить!

Ганька и драгун — слово за слово, за шагом шаг — сошлись вплотную, долго не рассусоливали. Лушнев наотмашь хрястнул кавалериста по скуле, но удар получился сдвоенным, с молниеносной отдачей: пушкарь и сам выплюнул на ладонь коренной зуб.

— Ай да Митрий Онуфриев, ай да монастырский слуга… — шумнули в конном капральстве. — Врежь с левой!

Тот не промахнулся и на сей раз. Лушнев обратил к своим подсиненное лицо, завопил истошным голосом:

— Наших бьют! Что ж такое, братцы?!

Пашка, Савоська, Макарка и остальные подошли к драчунам с уговорами: дескать, зряшное дело, надо ль из-за него кровью умываться? Но кто-то зацепил кого-то локтем, оттолкнул не в меру горячо — стенка ринулась на стенку, самозабвенно замолотила кулаками. Рев, матерная ругань, стоны повисли над полем.

От рощи бегом поспевал драгунский вахмистр, сучил нагайкой.

— Разойди-и-ись, мать вашу наперекосяк!

Он вытянул жилистого драгуна поперек спины, огрел второго, с косенькими глазками, круто повернувшись, дал с оттяжкой тупоносым ботфортом по Ганькиной заднице. Из маркитантской палатки, раскинутой невдалеке, запоздало выскочил седоусый ефрейтор, под началом коего находилось капральство.