Юрий Марченко - Брызги социализма

Он меня просто очаровал показом шашечных комбинаций, математически более строгими, не такими кудрявыми, как шахматные а, так как я любил математику, то и шашки открылись для меня другой стороной. Но шашистом, как и шахматистом, я не стал.

Куперман рассказывал много историй из своей жизни, в том числе и следующую.

Он выиграл чемпионат мира в Голландии и, конечно, не мог не привезти оттуда головку голландского сыра. На сыр и на Купермана потянулись гости, родственники, друзья и знакомые в большом количестве из-за чрезвычайно общительного характера Исера. Гости приходили, восхищались сначала сыром, потом Исером, потом голландской принцессой, уходили, и их сменяли другие. А сыр таял. Тогда жена Исера побежала в магазин, купила головку нашего «Голландского» сыра и представила его как привезенный из Голландии. И представьте себе, гости были уверены, что этот сыр значительно лучше, чем наш советский!

Надо было Исеру Куперману эмигрировать в 1978 г в Израиль, чтобы умереть в Бостоне в возрасте 83 года в 2006 году? Чего ему еще не хватало? Сыра? Между прочим, он 7 (семь!) раз становился чемпионом мира, но ни разу — после эмиграции!

Выпивка занимала особое место в жизни молодежи того времени. Может, она и сейчас такое занимает — не знаю.

Впервые я попробовал водку лет в 14 на дне рождения у соседей. Пятидесяти граммов мне хватило.

Сосед — архитектор и художник раз в год страдал запоями. При этом, он продавал все в квартире до голых стен, включая мебель. Если жена Зоя успевала уловить момент начала запоя, она распихивала, что могла, по соседям, к которым он ломился, пытаясь вытребовать «свои вещи» для продажи. Часть вещей находилась у нас, но мама держалась стойко. Затем Зоя тяжким трудом надомной портнихи восстанавливала пропитое до следующего запоя. В конце концов, она не выдержала, развелась с архитектором и вышла замуж за завмага Николая. Дочь Леонида ненавидела Николая, хотя он был очень неплохой мужик. Она не могла простить ему отца.

В третьей комнатушке площадью около 10 квадратных метров жила семья из 4-х человек: муж, жена Мария и двое сыновей Марии от первого брака. Мария работала акушеркой в роддоме, а дома в этой самой комнате делала аборты девчонкам из своего села, которые шли к ней непрерывным потоком. При этом мужу было лень выходить, он присутствовал при абортах, а Мария надевала на него белый халат и представляла его как ассистента. Его специальностью было: «номенклатурный работник». Сейчас уже никто и не знает, что это такое.

Если члену КПСС удавалось хотя бы раз заполучить руководящую должность, он переходил в категорию «номенклатурный работник», то есть рядовым работником его нельзя было назначить, только руководителем неважно чего. Из-за своей глупости долго ни на одной должности он не задерживался, но всегда руководил. Запомнился случай, когда его назначили завмагом, и круто обдурили — поставили ему бидон якобы подсолнечного масла, а на самом деле воду с тонким слоем масла сверху. Сразу его и уволили, и он долго не работал, все ждал руководящего места.

Он не пьянствовал, а просто любил выпить, в подпитии становился буйным, бил мальчишек и жену, однажды даже запустил ей утюгом по голове до сотрясения мозга. Мама вызвала милицию, его забрали, а Мария, очухавшись, сказала, что это он ее ударил от большой любви, она претензий не имеет, и они как голубки в обнимку вернулись домой. Однако мальчишки выросли, стали ходить в боксерскую секцию, и однажды, когда «папаша» попытался по привычке избить Марию, они его крепко отделали с наставлениями. После этого он перестал драться, но потерял боевой дух и как бы сдулся.

Мария и Зоя периодически ругались и пугали друг друга фининспектором: Мария орала: «Вот я расскажу, что ты нелегально шьешь!», а Зоя парировала: «А я напишу — куда надо, что ты аборты подпольные делаешь». Оружие было обоюдоострым, и, конечно, никто никуда не заявлял. Мирила их моя мама, которую чрезвычайно уважали за «ученость».

Раньше квартира полностью принадлежала Зое, но после войны из-за нищеты и запоев они продали одну комнату сначала моей маме, а позже вторую — Марии. Понятно, что продали неофициально, но подробностей этой сделки я не знаю. Мама заодно купила и маленькую кладовочку в коридоре, и Мария ей сильно завидовала. А вместо кухонного стола у нас стоял огромный деревянный сундук.

Одной из маминых подруг всю жизнь оставалась Ольга, заводской врач, которая принимала у мамы мои роды в 1944 г в Бердске. Муж Ольги, архитектор Евгений также часто уходил в запой, так что в моем сознании надолго сохранилась взаимосвязь между пьянством и искусством. Дочь их звали Юля, мне она казалась очень симпатичной девчонкой, хотя и «староватой» для меня. Евгений жену к плите не подпускал, так как пищу ее он есть не мог, зато сам он готовил великолепно, с большой фантазией, мог изготовить торт из картошки. Вещей он не продавал, а в запое бегал за женой с ножом и кричал: «Сама ты жидовка, и дочь твоя жидовка!». Его угнетало, что дочь у него по матери еврейка, и однажды в очередном запое он повесился на люстре.