Бямбын Ринчен - Заря над степью

Подойдя к Улясутаю, солдаты узнали, что крепость давно занята, а грозный маньчжурский командующий бежал.

Полковник Джамсаранджаб получил от монгольского командующего приказ: войска, посланные на штурм Улясутая, распустить, а командирам прибыть в Улясутай.

Джамсаранджаб расформировал эскадрон, а сам, захватив с собой нескольких писарей, отправился в Улясутай. Писарей Джамсаранджаб взял для того, чтобы они подтвердили, что он со своим полком проделал трудный поход, не щадя себя ни в лютые морозы, ни в свирепую пургу.

Старый солдат, спавший с Ширчином в одной палатке, узнав об отъезде полковника, сказал со злостью:

— День и ночь кутил с девками и обжирался бараниной, а теперь со своими подлипалами поехал в Улясутай, будет там изображать героя, спасителя отечества. Вот увидишь, этот тайджи и награду получит, и чин новый отхватит!

Солдаты возвращались по домам вразброд, брели небольшими группами, по два, по три.

Ширчин решил навестить Сонома-дзанги. Путь предстоял неблизкий. Он часто останавливался в небольших айлах, ночевал у аратов. Зимовье дзанги было уже недалеко, когда Ширчин повстречался в степи с Дуйнхаром. Едва успев обменяться с ним приветствиями, Дуйнхар стал упрекать Ширчина, что он плохо следил за конями.

— Совсем загнал ты коней. Да и что тебе их жалеть, ведь не твои! Наверно, и до весны не дотянут.

Дуйнхар это говорил нарочно, в надежде получить побольше из военных трофеев Ширчина. А узнав, что Ширчин возвращается без добычи, пришел в ярость.

— Ах ты, оборванец несчастный! А ну, слезай с коня! Ездить на коне умеешь, а вот беречь не научился. Коней взял, а платить кто будет? Ах ты, пустая голова! А я-то надеялся, что вернешься с богатой добычей и со мной поделишься. Знать бы, что все так обернется, сам бы отправился на эту войну. Ну и простофиля же ты!

Упреки Дуйнхара резали ножом по сердцу! Ширчин, красный от стыда, слез с коня. Что он мог поделать? Недаром говорят: с чужого коня среди грязи долой.

Дуйнхар, сердито сопя, расседлал коня и в сердцах бросил седло на землю. Потом взобрался на лошадь и, не сказав больше ни слова, тронулся в путь. Ширчин остался в степи один.

Он растерянно смотрел вслед Дуйнхару: вот как бесславно возвращается он из похода! Но делать нечего, надо идти, Ширчин горестно вздохнул и, аккуратно перевязав седло ремнем, вскинул его на плечи. Мучительно стыдно возвращаться из похода пешком, да еще с седлом на собственной спине. Но куда же денешься? Хочешь не хочешь, а придется идти к дзанги. И он понуро побрел к зимнику своего бывшего хозяина.

На его счастье ни Цэрэн, ни дзанги дома не оказалось. У юрты его, как и прежде, встретила овчарка. Узнав Ширчина, она радостно завиляла хвостом. Ширчин постоял в нерешительности, потом пошел в юрту. Старушка обрадовалась Ширчину, приняла его ласково, напоила чаем, и Ширчин, немного согревшись, стал рассказывать ей о своих злоключениях. Жена дзанги от души смеялась, когда Ширчин рассказал ей историю с сахарной пудрой, которую пришлось бросить в степи.

— Не много же попало тебе в рот! Но дэл и валенки у тебя отличные, — она улыбнулась. — Никогда, Ширчин, не рассчитывай на легкую добычу. Что легко дается, то легко и уплывает.

В юрте было тепло, Ширчин чувствовал, как разливается по телу приятная истома. Он очень устал. Ему хотелось прилечь и отдохнуть. Седло намяло ему плечи и спину. Все тело ныло, ноги онемели. Но батрак есть батрак, и в юрте дзанги нежиться ему не пристало. В северной части юрты обычно сидят только хозяева да их почетные гости. А место для работников и нищих — у порога. Они могут сидеть там только в такой позе, чтобы можно было в любую минуту вскочить и броситься выполнять приказание хозяина. Не потому ли бедняки так страстно мечтают о собственной юрте? Пусть она вся насквозь продымленная, пусть рваная, а все-таки своя, в ней хоть на минуту можно почувствовать себя не батраком, а свободным человеком. В своей юрте каждый сам себе хан, а в хозяйской — и хороший кусок кажется костью, которую бросили псу.

Ширчин осторожно расспросил, где Цэрэн пасет овец, и отправился ей навстречу. Поднявшись на пригорок, он увидел отару овец, медленно бредущую к зимовью. Сердце юноши наполнилось радостью — сейчас он увидит свою единственную, свою любимую.

Цэрэн была в поношенном овчинном дэле. Кнутом она подгоняла отставших овец. Увидев юношу, Цэрэн подбежала к нему.