Бямбын Ринчен - Заря над степью

В это время вошел сойвон [61] Сойвон — глава свиты. . Почтительно поклонившись богдо, он доложил:

— Простолюдин Джамба из сайннойонханского аймака, который привел вам в дар белого иноходца, и ничтожный дзун-хурэнский шаби [62] Шаби — ученик, последователь. Самдан, по прозвищу Мамын Дэлэн, преподнесший бронзовый колоколец с трезубцем, ждут вашего благословения.

Богдо с трудом поднялся и отправился в молитвенный зал, где его ждали четыре сойвона. Они одели хутухту в парадное, расшитое золотом одеяние и усадили на трон в почетной, северной части зала.

По обеим сторонам трона на столиках красного дерева, в божницах, украшенных резьбой и изображениями драконов, стояли золотые и серебряные фигурки бурханов. Перед ними в серебряных ладьях-курильницах дымились благовонные тибетские палочки, горели свечи.

Вся верхняя часть стен была увешана изображениями святых — старинными, работы тибетских и монгольских мастеров, и выполненными в стиле намал, то есть аппликацией на шелке. Они виднелись и за изваяниями бурханов. И лишь на восточной стороне они доходили только до окна. Пятицветные стекла этого единственного окна образовывали линии орнаментов, символизирующие благоденствие и пожелание тысячи лет счастья. Вдоль западной и восточной стен тянулись низкие широкие сиденья, покрытые пестрыми ковровыми подстилками.

Сойвоны, одетые в коричневые шелковые дэлы и перепоясанные через плечо алыми шелковыми полотнищами непомерной длины, с важным видом стояли по обе стороны трона, невозмутимо сохраняя надменное выражение на лоснящихся, жирных лицах.

Богдо в парчовом одеянии и остроконечной желтой шапочке сидел, закрыв глаза, неподвижный, как изваяние.

Неслышно открылась дверь, и стража ввела растерянного Джамбу, ослепленного блеском золота, серебра, драгоценностей и роскошных одежд.

Согласно указаниям служек, он на четвереньках приблизился к живому божеству, трижды поклонился ему до земли, достал из-за пазухи хадак и, затаив дыхание, протянул его богдо.

Хутухта легким ударом руки благословил дарителя, небрежно взял хадак, дунул в него, завязал узлом и повязал его как шарф, ставший теперь талисманом, на шею Джамбы. После этого служка взял из большой серебряной вазы горсть сладостей и сушеных фруктов и, бросив их в подставленный подол Джамбы, приказал:

— Теперь уходи!

Джамба, дабы не повернуться к великому богдо спиной, стал пятиться назад.

— Скорей, скорей, не задерживай! — покрикивали привратники.

В полном смятении он выскочил вон.

В зал, позвякивая колокольчиками, вбежал шут, а за ним вошел лысеющий лама с плоским широким носом и обвислыми пухлыми щеками. Прозвище Мамын Дэлэн как нельзя более подходило к нему.

Лама Самдан трижды поклонился богдо и поднес ему искусно сделанный бронзовый колоколец с ручкой-очиром. Благословив ламу, богдо дал и ему шелковый талисман.

Самдан молитвенно сложил ладони и отвесил еще один поклон: это означало, что у него имеется особая просьба к богдо.

— Что у тебя? Говори! — спросил хутухта.

— Я, ничтожный раб богдо-гэгэна, имел честь пребывать в монастыре Дашчоймбол, учился вместе с хувилганом Гэндэнпунцагом, — начал он. — Юноша был мне близок и дорог, и я мечтаю весь остаток моей жизни провести рядом с ним. Я прошу высочайшего богдо взглянуть на меня очами бога, одинаково любящего всех людей, — с притворным смирением закончил Самдан и дерзко взглянул в холодные глаза богдо. Обвислые щеки ламы выжидательно вздрагивали.

В зале воцарилась тишина. Богдо понял просьбу ламы. Перед его мысленным взором прошли все, кого он любил, кто уступал свое место очередному любовнику: вот стройный, прекрасный сойвон Лэгцэг, погибший в подземелье; вот юный властолюбивый Джалханз-хутухта: вот молодой Сайн-нойон-хан с девичьим лицом… Да разве всех вспомнишь…

Его мысли прервал тяжелый вздох ламы Самдана.

А вот теперь этот просит Гэндэнпунцага… Видно, сильно бушует страсть в несчастном, если он осмелился обратиться с такой просьбой. С каким трепетом ждет он его решения. Хутухта взглянул на Самдана и вдруг решил удовлетворить просьбу этого дерзкого ламы, не побоявшегося грозного богдо. Однако ему не хотелось расстаться и с молодым, нежным, как девушка, хувилганом. "Но этот лама… даже не смог скрыть своей страсти к хувилгану. Ну что ж! Пусть изнеженный хувилган перейдет в руки ламы Самдана", — наконец отбросил он все свои колебания и сделал знак слуге.