Бямбын Ринчен - Заря над степью

Снаружи залаяла собака. Цэрэн вышла, чтобы придержать ее, и увидела у коновязи ламу. Лицо загорелое, вздернутый нос, маленький узкий лоб с сильно выдающимися надбровными дугами. Ламу сопровождал послушник. Он принял коня, а лама, шагая важно, вразвалку, не спеша вошел в юрту и уселся в северной половине. Взглянув на сидевшего слова от очага гамина, лама спросил сиплым голосом:

— Откуда этот паршивый гамин появился здесь?

— Не знаю. Брел, брел и попал к нам. Как прогонишь несчастного человека? Он ведь едва не замерз в степи… У меня духу не хватило прогнать его.

Выпив чаю, лама важно произнес:

— Меня зовут Хамсум, из удела Сартул-вана. Собираю пожертвования на сооружение во имя богдо-хана изваяния бурхана Цагдандзагдансэдэд высотой в восемьдесят локтей.

Цэрэн поднесла только что выделанную лисью шкурку. Но лама Хамсум швырнул шкурку ей в лицо.

— На что мне твоя лиса? Серебряные юани, золотые вещи давай!

— Мы бедные люди, ни юаней, ни золота у нас нет.

— Вот как? А ну, возьми ее, — приказал лама верзиле-послушнику. Тот схватил Цэрэн. Перепуганный Тумэр заплакал. Вдруг послушник вскрикнул, обернулся и увидел гамина, державшего в руках деревянный пест — этим пестом он и ударил его. Послушник схватил китайца, связал ему руки и, словно тюк с шерстью, вышвырнул наружу. Не обращая никакого внимания на Тумэра, который отчаянно защищал мать, он схватил Цэрэн и с большой сноровкой связал ее по рукам и ногам, точно овцу перед стрижкой.

Цэрэн старалась успокоить сынишку:

— Не плачь, сынок. Уважаемые ламы шутят. Твоей маме они ничего плохого не сделают.

А лама Хамсум тем временем внушал Цэрэн, что верующий не должен скупиться на благодеяния.

— Мы, верные слуги Джавдзандамбы-гэгэна, нашего наставника и учителя, должны внести свою лепту в святое дело поддержания его власти. А тех, кто погряз в невежестве и скаредности, я связываю и держу их так до тех пор, пока не откроются очи разума, залепленные скупостью, жадностью. Не думай, что я действую по собственному усмотрению, я облечен полномочиями соответствующих высших учреждений, и у меня есть бумага, в которой указано, что повсюду мне должны оказывать помощь и содействие. И ты тоже, если у тебя есть золотое кольцо или какие-нибудь серебряные вещи, должна отдать их на благое дело — на сооружение статуи божества.

Тумэр перестал плакать. Всхлипывая, он подполз к матери и прижался к ней.

"Как мне быть? Ширчин до захода солнца, видно, не вернется. А если даже и приедет, все равно он не сможет отказаться выполнить, требования этих двух лам, раз у них есть эта бумага. Придется отдать золотое кольцо — подарок Ширчина, другого выхода нет", — размышляла Цэрэп.

— Надумала сделать благое дело, так делай его быстрее. — Лама толкнул послушника, и тот еще крепче затянул руки и ноги Цэрэн. Превозмогая нестерпимую боль, Цэрэн едва слышно проговорила:

— У меня есть золотое кольцо. Его я вам отдам.

— Наконец-то! Давно бы так. А то понапрасну мучалась. Эй, развяжи ее! — просипел лама Хамсум.

Дюжий послушник выпрямился, повернулся к Цэрэн, сильной рукой отпихнул Тумэра, снова разревевшегося, и не спеша начал развязывать веревки, стянувшие руки и ноги Цэрэн, грубо дергая и переворачивая ее.

Цэрэн, красная от стыда и возмущения, поднялась, пошатываясь, словно пьяная, подошла к сундуку, открыла его, вытащила аккуратно завернутое в платочек свое золотое колечко и подала его вымогателям-ламам.

— Настоящее червонное золото, — сказал лама Хамсум, взвешивая кольцо на руке. — А этого твоего гамина, который поднял руку на ученика богдо, мы захватим с собой. Сдадим его властям.

Цэрэн вышла вслед за ламами. Накинув сыромятный ремень на шею гамину, стонавшему на снегу, они подняли его. Послушник ламы Хамсума потащил гамин к коновязи.

Несчастный китаец обернулся к Цэрэн и, насколько это было возможно сделать с петлей на шее, поклонился ей. Ламы поволокли его дальше.

У Цэрэн навернулись слезы, она не могла видеть, как тащат на привязи бедного китайца.

"Натерпится он от них, — подумала Цэрэн и в отчаянии зашептала молитву. Потом взяла сына и вернулась в юрту. Умыла заплаканного мальчика, привела юрту в порядок. Ружье и патронташ, оставленные гамином, повесила на стену. Закончив дела, она вышла взглянуть на дорогу и тут же заметила приближающегося Ширчина, а позади него на коне — знакомого старика гамина.

— Я нашел его за перевалом. Видно, избили и бросили. Он не мог даже подняться. Как же можно оставить человека на морозе совсем одного? Он бы неминуемо погиб. Я посадил его на коня и привез к нам.