Бямбын Ринчен - Заря над степью

В кочевьях стало неспокойно. Носились всевозможные домыслы и слухи о свирепом Бароне, который, изгнав из Урги гаминов, будто бы собирается с походом на север. Мужчин начали мобилизовывать в армию Барона. Народ роптал.

В Улясутае, на заимках — жилищах русских купцов в худоне, — появились люди, называвшие себя белыми русскими. Они грабили китайских купцов и простых земледельцев, тайно, а то и не скрываясь угоняли лошадей, овец у аратов. Шить около городов, больших селений, вдоль главных дорог стало опасно, и мирные араты, пытаясь уйти от опасности, откочевывали в глубь Гоби, Хангая, в глухие, дикие, почти безлюдные места.

К югу от Урги и Улясутая появились гамины, они двигались в сторону Китая отдельными группами, большими отрядами. На своем пути они отбирали у жителей все, что можно было есть, пить, тех, кто обморозился и не мог дальше идти, гамины безжалостно бросали на произвол судьбы.

Весной года Белой курицы на бескрайних снежных просторах лежали трупы замерзших гаминов, вдоль дорог, что вели в Калган, Хуху-хото, валялось брошенное оружие. По полету каркающих ворон, по следам корсака или лисы можно было определить, где лежит труп. Дети, женщины, отправлявшиеся на поиски скота, то и дело натыкались на трупы гаминов с выклеванными глазами.

Однажды Цэрэн, возвращаясь с пастбища домой, заметила направлявшегося к юрте человека в необычной одежде.

"Пожалуй, это не монгол. Плетется, опираясь на ружье, будто на посох". Гамин!

Эта догадка словно ударила в сердце Цэрэн. Маленький Тумэр остался дома один! Цэрэн что есть силы, нахлестывая верблюда, поскакала к своей юрте.

Пеший человек в плохоньком сером дэле на козьем меху, с высоким стоячим воротником, заслышав топот за спиной, обернулся, бросил ружье и поднял руки вверх.

У Цэрэн немного отлегло от сердца. Раз гамин бросил ружье, значит, зла не замышляет. "Но почему он размахивает руками, словно борец, который подражает царю птиц Гарудн, раскрывающей крылья и заслоняющей солнце? Что бы ото могло значить?" — удивлялась Цэрэн, Гамин же, как только Цэрон приблизилась, вдруг упал на колени и начал кланяться, бормоча что-то по-китайски.

Он давно не брился, щеки и губы были обморожены, человек был на пределе сил. Цэрэн стало жаль его, и мягкое отзывчивое материнское сердце отозвалось сочувствием. "Что ж, что он гамин. Ведь и он тоже человек", — подумала она.

— Иди к юрте, — сказала Цэрэн и, указывая на ружье, добавила: — Ружье давай сюда!

Гамин понял, что хочет от него Цэрон, заковылял к ружью, поднял его непослушной, не гнущейся от холода рукой, подошел к Цэрэн, сидевшей на верблюде, и с трудом протянул ей ружье.

Цэрэн двинулась к юрте, но, обернувшись, увидела, что гамин отстает, никак не поспевает за верблюдом.

"Солить — так до солона, помогать — так до конца", — подумала она, остановила верблюда, заставила его опуститься на колени и посадила гамина позади себя. Тяжелое ружье давило на плечо. Она поправила его, чтобы было поудобнее. Изможденный, с запавшими щеками гамин обрадованно забормотал что-то — очевидно, благодарил. Лишь только он уселся, послышалось "чу!", верблюд встал и зашагал, шумно дыша. Гамин с наслаждением вытянул затекшие ноги.

Окоченевший гамин, дрожа всем телом, чтобы согреться, прижался к Цэрэн.

"Этот вражеский гаминовский солдат, замерзавший в безлюдной степи, беспомощен, как младенец, он вручил мне свою жизнь", — думала Цэрэн.

Они подъехали к юрте. Цэрэн обернулась к гамину и стала объяснять ему, что они дома. На ее голос из юрты выбежал шестилетний Тумэр. Ухватившись за материнский подол, он с удивлением уставился на незнакомого человека в невиданной, странной одежде. Цэрэн вошла в дом, развела огонь, приготовила чай.

Пожилой, с измученным обмороженным лицом гамин с жадностью глотал горячий чай и понемногу согревался.

Кивнув на Тумэра, он что-то оказал Цэрэн. Потом жестами — выставив три пальца и подняв руку вверх, он показал, что дома у него осталось трое детей. Потом достал на кошелька маленькую фотографию, показал Цэрэн: трое худеньких детей в рваной одежде, старик и старуха с изможденными лицами. Женщина. Жена, наверное.

— Отец, мать, — сказал гамин, показывая на стариков.