Бямбын Ринчен - Заря над степью

Ханда-ван, поддерживаемый двумя ламами-привратниками, спустился на первый этаж.

Солдаты-телохранители, ожидавшие министра за оградой дворца, подвели иноходца. С большим трудом они усадили в седло своего хозяина. На свежем воздухе он как будто захмелел еще сильнее. Министр направил коня в сторону своей резиденции. Обогнув дворец, он стегнул коня плетью и бешено помчался вперед. Солдаты не могли угнаться за быстроногим иноходцем министра. Они стали отставать. Но вот позади они услышали топот скачущих во весь опор коней, мимо промелькнули два всадника с шариками на шапках. Они быстро нагнали Ханда-вана и, тесня его с обеих сторон, помчались вперед. Солдаты пытались их нагнать, но их кони намного уступали в резвости быстрым скакунам преследователей, и скоро они потеряли Ханда-вана из виду. Тогда солдаты решили, что это хан послал своих людей проводить министра до дому. "Удачлив наш министр", — подумали они, не подозревая ничего дурного.

Когда солдаты подъехали к воротам резиденции министра, навстречу им выбежал Загд со слугами.

— А где министр?

— А разве он не приехал? — спросили в один голос изумленные солдаты.

— Что вы наделали! Где он? — закричал встревоженный Загд.

Солдаты растерянно переглянулись, а потом рассказали все как было.

— Мы даже обрадовались, что хан послал своих людей проводить нашего нойона…

Загд горестно хлопнул руками.

— Все пропало! Эх вы! Я вам доверил охранять жизнь нашего князя, а вы? Приведите мне коня, и сейчас же едем на поиски!

Спустя несколько минут десять всадников во главе с Загдом отправились разыскивать министра. Только на рассвете на окраине города, в сугробе, нашли они его труп. Министру нанесли сильный удар по затылку, такой сильный, что у него глаза выскочили из орбит. Открытый рот был туго набит пропитанным кровью снегом.

— Эх, не смогли мы уберечь господина! Беда какая! — прошептал старый Загд. — Но я этого так не оставлю! Хоть богдо и хан, перед законом он отвечает наравне со всеми. Я не оставлю его в покое, он ответит за убийство моего нойона.

Этому преданному слуге удалось найти среди чиновников своего хошуна несколько честных и преданных вану людей, согласившихся вместе с ним возбудить дело против богдо. К ним присоединился и хошунный лама, который составил жалобу на нескольких листах.

Но младший брат убитого, придворный лама Гунгадорж, о котором говорили, что он придворный составитель ядов, узнав, что Загд намерен передать жалобу на богдо его собутыльнику — министру юстиции Намсараю, убедил Загда не начинать тяжбу. И Загд отступился. Однако затея эта не прошла ему даром. Вскоре и он и его единомышленники были разжалованы и лишены всех звании и чинов.

А составлявший заявление лама неожиданно получил от богдо награду. Он был удостоен права пользоваться паланкином с восемью носильщиками. Указ богдо вместо с разными подарками доставил ему все тот же Гунгадорж. Но не успел Гунгадорж выйти от ламы, как тот скоропостижно скончался.

Ширчин в ту же осень отделился от Джамбы и откочевал в другое место. Сварливая Джантай совсем загрызла Цэрэн. Уж на что смирна и покладиста была жена Ширчина, но и ей невыносимы были постоянное ворчание и ругань Джантай. И то не так, и это не так! Каждым куском, каждым глотком чая ее попрекали. Начнет Цэрэн чай заваривать — Джантай тут как тут, ворчит, что с тех пор, как заваривать чай стала невестка, чаю не напасешься.

— И как вам не надоест! Еще и глаз не успеете как следует открыть, а уже начинаете ругаться, что вы за человек! Что вам еще нужно? — возмущался Ширчин.

Но он только подливал масла в огонь. Джантай набрасывалась и на него. И хотя Джамба с сочувствием поглядывал на приемного сына, он боялся жены как огня и, когда она начинала эти разговоры, даже рта не раскрывал.

— С вами сам бог согрешил бы. Я больше не могу жить так, отделюсь и откочую от вас, — решительно заявил как-то Ширчин, и в тот же день, заняв у соседей яков, погрузил свое незатейливое имущество и уехал.

Джантай рассвирепела еще пуще: она и ругала Ширчина самыми последними словами, и водой брызгала ему вслед, чтобы не было ему счастья в жизни.

"Пусть твои проклятия обернутся на тебя же", — думал про себя Ширчин.

А в начале первого зимнего месяца к Ширчину приехал Джамба. Он пригнал около семидесяти голов овец.

— Не могу больше, сынок, с ней жить, останусь у вас. Никогда моя нога не переступит порога этой вонючей ведьмы! Юрту ее увижу, так стороной обойду. Насилу вырвал и этих овец из ее жадных лап. Что Джантай, что Дума — обе они бесовки, одна злее другой, и из-за этих овец чуть не разорвали меня на куски. Пусть они подавятся моим добром! — с сердцем проговорил Джамба и, показав кнутом на овец, сказал: — А все-таки этих я взял.