Бямбын Ринчен - Заря над степью

Казначей считал, что и праздник этот — его заслуга. Это он так умело ведет хозяйство, что поголовье скота с каждым годом все увеличивается да увеличивается.

Пир будет на славу! Для знатных гостей ставится несколько десятков юрт из белоснежного войлока. Заготовлены десятки бурдюков кумыса. В монастырской кухне повара уже целую неделю варят и жарят.

"Я задам такой пир по случаю десятитысячного стада верблюдов, какого глава шабинского ведомства не смог устроить даже в день возведения богдо-гэгэна на ханский престол, — размечтался казначей. — Послезавтра, в благословенный день пятнадцатого числа, в полнолуние, на вожака нашего стада наденут серебряные удила. Верблюд отобран гигантский. Недаром его по всей Халхе называют слоном. Длинная шерсть на шее напоминает гриву льва. Что и говорить, такой верблюд достоин золотых удил. Все убедятся, что казначей неустанными грудами достиг того, что казна гэгэна стала такой же богатой, как казна восьми Намсараев [132] Намсарай — бог богатста. , а шабинаров у него несметное число.

Пожалуй, ради такого случая следовало бы чабанам, табунщикам и пастухам дать по овце. Все они надеются, что хан осчастливит их. Надо подогреть их веру в хана, выдать им кое-что", — продолжал размышлять казначей.

Схватив со стола маленькие счеты, он начал щелкать костяшками и, кончив считать, сокрушенно покачал головой.

"Если этим нищим дать хотя бы по одной овце, и то получается несколько сот голов. А ничего не поделаешь, придется раскошелиться. Прошлой весной они сохранили мне почти весь молодняк, а в конце года нам по дешевке достались две тысячи овец от китайцев. Не обедняем, если и дадим к Новому году пастухам по овце. Есть же поговорка: за пиалу чаю возмещают в тот же день. Вот скоро начнется окот овец, и пастухи, благодарные за дары, будут работать еще усерднее".

Слух о том, что у Ламын-гэгэна устраивается пир в честь того, что стадо достигло десяти тысяч голов, распространился по всей округе. Почетным гостям были посланы приглашения, но на молебен, который обычно служили пятнадцатого числа первого весеннего месяца, приехало много и неприглашенных…

На торжество прибывали со всех сторон кто на чем мог. На многолюдном пиру у Ламын-гэгэна было оживленно. Веселились вовсю, особенно те, кто был посостоятельней. Духовные лица перемешались со светскими. Виновник торжества вызывал всеобщее восхищение. Гигантского роста, с двумя торчащими горбами, покрытый длинной темной шерстью верблюд был великолепен. В торжественной обстановке верблюда-великана заставили лечь и надели на него серебряную узду. После этой церемонии шабинары и гости принялись украшать верблюда хадаками. Нойоны, чиновники, сословная знать, китайские купцы, прибывшие засвидетельствовать свое почтение Ламын-гэгэну, увешивали верблюда длинными хадаками из дорогого шелка разных цветов, а чабаны, скотоводы, охотники и нищие украшали его дешевенькими хадаками.

Вскоре верблюд был весь покрыт разноцветными хадаками. Из-под них едва виднелась его гордая голова, которая напоминала теперь голову дракона, украшавшего крышу монастыря.

Богато одетые ламы — распорядители пира — с поклонами провели почетных гостей в большую белую юрту. Особо почетных гостей встречал сам лама казначей. С учтивой улыбкой приглашал он их в нарядную юрту Ламын-гэгэна.

Ну, а рядовых гостей — скотоводов, чабанов, табунщиков — направляли в юрты попроще. И здесь у каждой двери стояли ламы. Они тоже встречали прибывших, разделяя их ужо не по рангам и чинам, а по заплатам на рваных дэлах. Оборванцев и нищих отводили в юрту, специально предназначенную для бедняков. Лузан, входя в юрту для монастырских чабанов, не утерпел, чтобы не поддеть ламу-распорядителя.

— О! Какой же вы мастер распределять людей по чинам! Даже сам Эрлэг-номон-хан не смог бы лучше отделить белое от черного!

Он вошел в юрту и, как старейший из гостей, занял почетное место в северной ее части. Крякнув, он достал свой нож и, принимаясь за постное жилистое мясо, сказал:

— Ну, друзья, хоть и мясо неважное, но все-таки угощение самого богдо. Пусть дохлятина, зато с ханского стола!

Стоявший у двери лама-распорядитель, услыхав ядовитое замечание Лузана, решил поправить дело. Он подозвал послушника, который нёс серебряное блюдо с жирной бараниной для знатных гостей, и обратился к Лузину:

— Почтеннейший, отведай-ка этой баранины, это тоже угощение нашего благословенного гэгэна.