Бямбын Ринчен - Заря над степью

Лампы тускло осветили казарму. На стенах засверкал кое-где подтаявший иней. В дверные и оконные проемы задувал холодный ветер. На капах были разбросаны рваные дохи из козьих шкур и долы, которыми солдаты укрывались на ночь. Зрелище жалкое. Даже в дырявой, почерневшей от копоти юрте самого последнего бедняка и то теплей и уютней.

Солдат, грозивший побегом, притащил в большом ведре кипяток, поставил его на кан и крикнул:

— Ну, кто хочет пить, налетай! Заливай, ребята, брюхо, нам воды не жалко!

Другой солдат за ним следом принес кувшин с чаем. Он поставил его прямо на земляной пол и сказал:

— Не унывай, братва, даже в аду находят счастье. Ну, подставляйте пиалы.

Старик дневальный подхватил шутку:

— Осел, говорят, и тот привыкает к своему хомуту. — Он протянул Ширчину пригоршню хурута и сказал: — Сегодня лама-лекарь раздобрился, дал мне целых две горсти. Лекарский-то хурут повкуснее нашего.

Солдатам все нипочем — ни зной, ни стужа, по сейчас они зябко ежились около кувшина с чаем. Одни размачивали в чае твердый как камень хурут, другие жевали его сухим.

— А в автономной Монголии живется, пожалуй, похуже, чем при маньчжурах! — вздохнул кто-то.

Впрочем, кое-кому удалось и сегодня поужинать плотно. С утра они отпросились в город, нанялись кто носильщиком, кто грузчиком, заработали немного денег и на них купили себе еды. Теперь они доставали из мешков вареные бараньи головы, куски холодного мяса и, отогревая его в горячем чае, с аппетитом ели.

Среди них оказался и рябой солдат, видно из бывших лам — он только недавно начал отращивать косу. Он достал из сумки две бараньи головы и подмигнул Ширчину:

— Если хочешь, могу уступить тебе одну. Недорого возьму — всего три мунгу [133] Мунгу — мелкая монета. . И придачу еще и кусок мяса дам.

Вареная баранья голова показалась Ширчину вкусней всего на свете. Хоть и жалко было на тридцати мунгу месячного солдатского жалованья отдавать сразу три мунгу, но Ширчин все же решился — уж очень хотелось поесть.

У старика дневального потекли слюнки. Он усиленно нахваливал покупку, по косточкам разбирая все ее достоинства:

— Жирный был баран. Голова хорошо опалена и сварена тоже как следует.

Ну как тут было не угостить старика, который поделился с ним последним хурутом!

— Присаживайтесь, уважаемый, — сказал Ширчин, — давайте вместе съедим голову, а заодно и этот кусок мяса.

Обрадованный старик засуетился, желая услужить Ширчину. Он налил в пиалы горячего чаю и поставил их на кан.

Монголы неразговорчивы за едой. Старик и Ширчин не проронили им слова, пока не покончили с бараньей головой. Зато после еды, растянувшись на низких дощатых койках, они болтали до самой переклички, отводили душу.

Старик рассказал Ширчину о происшествии в пулеметном взводе. Сегодня утром командир взвода, эта бешеная собака Шойв, опять в кровь избил новобранца. Этот людоед не может дня прожить, чтобы не избить человека.

Один солдат тихо сказал, что позавчера ночью из второго взвода дезертировали пять человек.

— А как же не дезертировать от такой собачьей жизни? — откликнулся кто-то.

— Не пойму, что делается. Обещали после изгнания маньчжуров и китайцев всем монголам хорошую жизнь, а где она?

— Поди спроси у нашего командира Дамдина.

— Сказал тоже. Да он с меня шкуру спустит!

— Вот то-то и оно!

После вечерней переклички старшины распределили наряды на следующий день. Потом зачитали приказ. Завтра в час Коня все три взвода должны будут отправиться во дворец богдо на молитву. Протрубил горн, и солдаты по команде вышли на вечернюю молитву…

"Сегодня мне еще повезло. День прошел сносно. Правда, пришлось простоять под арестом с камнем в руках и поработать на кухне, но зато Шойв не бил, и на том спасибо", — думал Ширчин, ложась спать.

Сердце его было полно радостного ожидания, завтра он увидит живого бога — богдо-хана и богиню-мать государства — супругу богдо. Что ж, пока придется сносить все — и эту сырую и холодную казарму, и грязь, и голод. А куда же денешься? Но, в конце концов, солдатская жизнь еще не самая скверная. Вот закончит он школу, и волею богдо ему станет жить полегче.

Рядом монотонно бормотал молитвы старый солдат. Ширчин уснул.

Настало утро. Некоторые солдаты умывались снегом, другие, набрав воды в рот, выливали себе на руки. Вытирались подолами дэлов и рубах. Сегодня мылись тщательнее, чем всегда, чтобы, как говорится, не ударить лицом в грязь перед богдо-ханом.