Гусейн Наджафов - Лодки уходят в шторм

Да, так он и сказал. Видно, не знал Нури Паша, что уже подписано Мудросское соглашение, по которому Турция „уступила“ Баку англичанам и что вскоре он не только покинет Баку, но и окажется их пленником.

— Вы туркофил? — недовольно спросил Ролсон.

— Что вы, мистер Ролсон, — заискивающе улыбнулся Мамедхан. — Мы, талыши, народ гостеприимный. Обычный визит вежливости…

— Повенчалась лиса с волком! — ехидно захихикал Алексеев.

Ролсон через плечо спросил что-то у сопровождавшего майора, сидевшего позади его кресла, тот наклонился и заговорил по-английски.

— Джентльмены, — неторопливо начал Ролсон. — Я внимательно выслушал и вас, — он ткнул трубкой в сторону Мамедхава, — и вас, — в сторону Ильяшевича. — Я искренне разделяю ваши волнения и доведу их до сведения генерала Томсона. Однако, джентльмены, вы прекрасно знаете, что мы пришли на Кавказ не для того, чтобы попирать суверенные права здешних народов, диктовать им свою волю, навязывать форму правления. Позволю напомнить вам слова генерала Томсона, сказанные им по прибытии в Баку. — Ролсон, не оборачиваясь, протянул руку, и майор вложил в нее листок бумаги. Ролсон принялся читать: — „Заявляю вам, как командующий союзными англо-франко-американскими войсками, что мы прибыли сюда, чтобы, согласно заключенному с Турцией условию, заменить турецкие войска, охранявшие до сего времени вашу территорию. Никакого намерения вмешиваться в ваши внутренние дела мы не имеем ни в настоящем, ни в будущем. Внутреннее управление страной или любой частью ее — дело исключительно самого народа, в которое союзники ни в коем случае вмешиваться не будут. Мы приходим к вам с одной лишь целью: водворить порядок, удалив германские и турецкие центры брожения, препятствующие восстановлению законности и порядка. Наши отношения ко всем народностям и всем вероисповеданиям будут совершенно одинаковы. Я надеюсь, что при нашей совместной работе все устроится как нельзя лучше“. — Ролсон сделал ударение на словах „совместной работе“ и многозначительно оглядел присутствующих.

Слушая Ролсона, Мамедхан вспомнил недавний солнечный воскресный день 17 ноября. Тогда он тоже находился среди ответственных представителей мусаватского правительства, собравшихся для встречи англичан на бакинской пристани, украшенной флагами союзников и мусавата. Все нетерпеливо посматривали на выстроившийся на рейде в две кильватерные колонны караван судов. В час дня к пристани первым подошел пароход „Президент Крюгер“, на котором два месяца назад бежал предшественник Томсона генерал Денстервиль.

Под звуки оркестра и крики „ура!“ Томсон со свитой сошел на пристань. Выслушав приветственные речи, он сделал заявление, то самое, которое только что напомнил Ролсон. Первым актом „невмешательства“ было распоряжение Томсона немедленно убрать мусаватские флаги. На следующий день Мамедхан прочел в газете „Азербайджан“ такое объявление:

„ От редакции.

Во вчерашнем номере нашей газеты появилось на том же месте, где печатается сие объявление, сообщение о том, что союзные правительства признали независимость Азербайджанской республики. Это сообщение неправильно, ибо такового признания не было “.

А еще через день — извещение Томсона, что „в городе вводится военное положение, которое остается в силе до того момента, когда гражданская власть окажется настолько сильной, чтобы освободить войска от ответственности за поддержание общественного порядка“.

„Нет, — подумал Мамедхан, — как говорят мусульмане, на их веревке в колодец спускаться опасно“.

— Мы пришли на Кавказ, — продолжал Ролсон, — потому что здесь еще не спокойно. Существующее разложение является всецело работой наших врагов. Германия, Турция преследуют свои собственные цели, а отнюдь не интересы народов. Мы не можем возвратиться к себе на родину, пока не выполним возложенной на нас задачи: помочь вам воспользоваться плодами победы над нашими общими врагами. — Полковник Ролсон откинулся на спинку кресла, задымил трубкой и снова обвел взглядом собеседников.

— Браво! — захлопал костлявыми руками Сухорукин, а сам подумал: „Ну, лицемер! Речь, достойная коварного Альбиона!“

„Ишь, метет хвостом! Теперь уж заломит цену!“ — завертел изрезанной морщинами шеей Алексеев.

У Мамедхана было такое ощущение, будто он продирался сквозь заросли Гирканского леса. Он слушал с напряженным вниманием, но ничего не понял: „Не будете вмешиваться? А кто поставил виселицы в Баку на Парапете? Я о Мугани говорю, а он о Германии! Слушай, какое нам дело до Германии?..“