Алекс Хейли - Корни

Воспроизведено с разрешения Reader’s Digest

Я расскажу вам о том, как бывает, когда плывешь на корабле. Обычно я сажусь на грузовые корабли, лайнеры мне не подходят. Как можно работать, когда 800 человек веселятся и пляшут круглые сутки? Грузовые корабли редко берут пассажиров, а если и берут, то совсем немного, человек двенадцать… Да, не больше двенадцати… По закону, если на борту корабля более двенадцати человек, в сопровождении обязательно должен быть доктор. И люди, которые плывут подобным образом, обычно ведут себя очень тихо.

Но я сел на этот корабль, чтобы работать, и работа моя продолжалась с половины одиннадцатого вечера до рассвета. В это время мир принадлежит тебе. Большинство пассажиров спят. Иногда на всем корабле бодрствуют человека три. На мостике дежурит офицер и штурвальный, а еще парень, который каждый час отбивает склянки. И я. Больше всего мне нравится на корабле то, что все твои материалы, вся работа, совершенно все оказывается в одном помещении – вместе с тобой. Иногда все лежит на полке, и ты спишь, попирая собственную работу ногами. Это приятное ощущение – оказываешься словно в материнской утробе с тем, что пытаешься сделать. Со мной такое порой случается, когда я работаю над книгой. В такие моменты я представляю себе нечто особенное. Когда-нибудь буду вспоминать вас, мои слушатели. Буду вспоминать, как вы выглядели, все вместе. И это очень здорово. Думаю, мне хочется писать так, чтобы мои книги читали – и печатали. Такие вещи часто приходят в голову.

Эту дорогу проходишь сам. Когда заходишь достаточно далеко, начинаешь разговаривать со своими героями. Я много беседовал с Цыпленком Джорджем и Кунтой Кинте. И это было не в шутку, а всерьез. Я сидел дома, в одном белье, занимался своими делами – и разговаривал с ними. Это было совершенно естественно и нормально. Садишься за работу в половине одиннадцатого, и примерно в половине второго хочется сделать небольшой перерыв. Поднимаешься, выходишь на палубу. Кладешь руку на верхний поручень, ставишь ногу на нижний – и смотришь вверх. Это поразительное ощущение! Смотришь вверх, а над тобой проносятся небесные тела – такие, каких ты никогда не видел. Попробуйте посмотреть на планеты в открытом море. Вы сразу поймете, что никогда прежде не видели чистого воздуха – даже здесь, где по сравнению с Нью-Йорком воздух чист и прозрачен. Но нигде нет такого воздуха, как в море. На определенных широтах, у берегов Западной Африки и Южной Америки, ночью в полнолуние возникает удивительная иллюзия. Кажется, что, стоит немного потянуться, и ты коснешься этих звезд и планет. И ты паришь среди всего этого по Божьему промыслу. А потом стоишь и чувствуешь легкую вибрацию под ногами, и понимаешь, что это творение рук человеческих. Огромная дизельная турбина, на тридцать пять футов погруженная под воду, движет этот корабль по поверхности океана как небольшой остров. Ты стоишь на палубе и слышишь легкое шипение. Понимаешь, что оболочка корабля преодолевает сопротивление океана. И вот ты стоишь на корабле, сделанном человеческими руками, смотришь на творение Господа – и приближаешься к божеству настолько, насколько это вообще возможно в человеческой жизни.

Вот почему я так люблю океан. Когда оказываешься в океане, начинаешь мыслить по-другому. Мы все занимаемся своей работой. Мы действуем механически. Мы не думаем. Мы просто делаем то, что уже делали пятьсот раз, и отлично знаем, как делать. Но когда оказываешься в океане, обнаруживаешь, что твой разум начинает подниматься почти как на дрожжах. Чувствуешь, как он ворочается, обдумывая то и это, глядя на что-то под новым углом. Могу серьезно сказать вам, что постараюсь в следующем году так организовать свою работу, чтобы месяц проводить в море, а месяц на суше – и так целый год. И тогда я наверняка выполню все, что задумал. А потом смогу вернуться сюда и заниматься всем, чем положено публичному писателю.

Да, вы подумаете, что это глупо, но мне хотелось бы, чтобы меня клонировали. Мне бы хотелось, чтобы один «я» был прикован к пишущей машинке, компьютеру и всему такому. А другой был бы публичной фигурой – ходил бы всюду и рассказывал о писательском труде. А еще один был бы обычным человеком. Ну вот как-то так… Это правда. Большинство писателей привлекают к себе других творческих людей. Лично я встречаюсь со множеством творческих людей.

Две недели назад я разговаривал со своим добрым приятелем, Куинси Джонсом. Мы встретились в Нью-Йорке на похоронах Майлза Дэвиса. Мы говорили о том, как оказываешься в ловушке так называемого «успеха». Как только тебя настигает успех, становится трудно делать то, с помощью чего ты этого успеха добился. Куинси сказал, что припомнить не может, когда что-то сочинял. Он действительно не сочиняет больше – он же уже добился успеха. Майлз, упокой Господь его душу, играл на своей трубе до самого конца. Но многим, кто добился большого успеха, приходится очень трудно. Им тяжело работать так же хорошо, как прежде. Поверьте, я знаю, о чем говорю. Лучше всего мне писалось, когда Reader’s Digest оказал мне поддержку, я смог поехать в Африку и Европу. Меня никто не знал. Я мог просто работать, и никто на меня не давил. Господи, я даже не знал, сколько времени займет у меня эта работа. Врал редакторам, называл какие-то сроки, говорил, когда закончу. Но я работал очень медленно. Медленно.