Геннадий Прашкевич - Хромой пастух

«Теперь лежи, — подтвердил Корел. — Я пойду позову людей. Наверное, по дороге встречу своего отца, деда сендушного, пошлю тебя охранять. — Покачал головой, думая о своем. — Зря ты не убил красного червя».

Луна все так же не хотела смотреть, пугливо отворачивалась. Смутные тени прятались, таяли, вновь нарастали, комары кусались стеснительно, надували щеки. Откуда-то прилетел сендушный ворон, черный как головешка, свернул темные крылья, сел на корявую кривую ондушу, показал массивный клюв, сказал: «Крух! Вижу, вижу, убили всех». Наклонил голову вправо: «Вот девушку не вижу».

«Может, ее работницей взяли?»

«Почему тебя не дорезали?»

«Корела испугались».

«Это тот медведь?»

«Не медведь…»

«Крух!» Ворон круглыми черными глазами всматривался в Кутличана.

Перо у ворона черное с отливом. У красного полосатого червя отлив был красный, а у ворона — фиолетовый с зеленым.

«Что видишь?» — спросил Кутличан.

«Убитых вижу».

«А тунгусы?»

«Тунгусы далеко».

«Еще кого видишь?»

«Деда сендушного босоногого, сюда спешит».

«Это наш дед. Корел послал».

Ворон кивнул: «Знаю».

«Еще что видишь?»

«То, что было».

«Расскажи».

Ворон наклонил голову влево, вправо, потом рассказал о древних.

Рассказал о человеке, пойманном отцом Кутличана. Три года держали упомянутого человека в цепях, он кричал птицей, учился быть рыбой, земляным червем мог обернуться. Как с ума спрыгнул, такие странные запахи распространял, наводил память. Стал шаманом.

Рассказал о бывшем ребенке по имени Кутличан.

Это ты таким рос, пояснил он, будто думал, что Кутличан не поймет.

Так много бегал по сендухе, рассказал, что все думали, ты дурак. «А ты просто любил бегать. Говорили, воином вырастешь, а я думаю, будешь пастухом».

«Почему пастухом?» — спросил Кутличан.

Но ворон не ответил, вспомнил недавний праздник.

«Разве праздник — это только то, что было?» — совсем удивился Кутличан.

Ворон покивал: «Для тебя — да». И добавил: «Крух! Скоро ты многое забудешь. Тебя недавно тяжелым били по голове, потом сухожилия ножом резали. От такого сам Погиль, — вслух произнес — Пон, — недомогает».

Забормотал негромко: «Пон йуолэч… Пон эмидэч… Пон тибой…» Потом сказал: «Крух!» И рассказал о празднике.

«Кто победил?» — спросил Кутличан.

«Вот видишь, ты уже такое важное не помнишь. Ты победил. Но если такое не помнишь — это хорошо, скоро забудешь и девушку. Все видит Погиль, все правильно делает Погиль». И добавил: «Сюда скоро дед сендушный босоногий придет, тебя съест».

«Этот не съест. Он отец друга».

На всякий случай попросил про себя: «Духи зверей, духи быстрых птиц, пожалейте, сердце сделайте». А ворон (будто расслышал) рассказал про вертких и быстрых птичек, у которых Кутличан птенцов не ел. «Крух! Вечно проявлял слабость, потому, думаю, не воином станешь, а пастухом. Я когда сюда летел, многие птички жаловались, что тунгусы тебя скоро зарежут или уже зарезали. Любят острое. У них даже скулы острые». И еще рассказал о большом медведе, который учил Кутличана бегать по сендушным кочкам, укреплять юные кости.

«Что еще видишь?»

«То, что будет».

«Мне скажи».

«Этого не скажу».

«Почему?»

«Ты тут еще».

«Наверное, ненадолго?»

«Об этом шамана спроси».

И строго напомнил: «Крух!»

И напомнил: «У тебя сухожилие на одной ноге только на нитке держится».

Напомнил: «Тебе сейчас ходить нельзя. Тебе сейчас не надо ходить. Это плохо. Не будешь ходить — придет красный червь и полакомится тобой. Зря, Кутличан, не убил красного полосатого червя, пока он спит, проявил слабость. Скоро красный червь проголодается и к тебе придет. Помнишь красного червя?»

Некоторое время, наверное долго, Кутличан находился в темном забытье, а очнувшись, увидел себя в другом месте. Лежал на коричневой ровдуге, брошенной прямо на землю. Голова болела и кружилась, но, может, так и надо? Рядом ураса темная, вокруг деревянные идолы, дымом пахнет. Кутличан даже закрыл глаза, очень плотно закрыл, потому что, если оказался в нижнем мире, открытые глаза не нужны. В нижнем мире бывший человек видит только плотно закрытыми глазами, все остальное — обман.

Подумал: вот до каких мыслей я дожил, оставаясь чистым человеком, не совершившим больших грехов. И подумал: все равно стану большим воином. Даже шевельнул левой ногой, потом правой. «Как, чувствуется?» — спросил бы тунгус с выдающимися острыми скулами. «Хэ! Чувствуется», — ответил бы. «Вот я сделал тебе отметку о своем гостевании», — сказал бы, наверное, тунгус.