Геннадий Прашкевич - Хромой пастух

«Солнце-мать, каким бы ни было приходящее зло, в сторону направь».

Не оказалось у Ичены защиты. До прихода тунгусов тут красный червь полз, но Тебегея не тронул, наверное, захотел старого Мачекана и его семью. Может, хорошо, что я не убил червя? К ровдужной урасе Тебегея, наверное, тунгусы пришли. Остроскулые специально пришли. Прямо на имя дудки-омока Тебегея пришли. Теперь он лежит где бросили. Даже красный полосатый червь не бросит вот так человека — съест, а тунгусы бросили. Кукашка на Тебегее разорвана, обломанная стрела торчит из плеча: оперение унесли, теперь не узнаешь, чья стрела. Сына старшего коротким копьем ударили, копье потом тоже вырвали, унесли. Второй сын убежал в болото, его там закололи, как лося. А девушки Ичены нет. Если бы красный червь напал на дудки-омоков, стрел и копий бы не было и девушку бы съел. Красный полосатый червь извивается, крутится, вспыхивает, ест тех, кто нравится. Любой человек, даже самый смелый, сам идет в пасть красного червя, не сопротивляется.

Нет защиты.

Думал, все защиты хотят.

Алайи, шоромбойцы, когимэ.

Ходынцы и чюхчи хотят защиты, «етти» говорят.

Дудки-омоки и каменные люди ищут защиты. Уяганы и кукугиры.

Ой-ой-ой, Кутличан, ты хотел войти в полог к девушке Ичене. Ты хотел жить в мире с омоками и алайями, к уяганам не ходить — копьями закидают. Скоро снег упадет, в пустой урасе Тебегея совсем никого не будет. Кто сюда пришел на имя дудки-омока Тебегея? Может, долган? Или, может, каптакули пришли, жадные фугляды углядели Ичену? Или дальние любенцы? Или чуванцы, называющие себя шелагами? Ой-ой-ой, Кутличан. Сюда даже пуягиры могли прийти, им все равно, ходить в какую сторону. И негидальцы могли явиться с глазами маленькими, оранжевыми, как морошка. Ой-ой, Кутличан, мир совсем небольшой, он весь открыт от горы в верхний мир до обрыва в мир нижний, и никаких других людей, кроме сендушных и лесных, в мире нет. Это тунгусы пришли. А шаман только пугал так: «Вот новый народ встретите». Прыгал на одной ноге, тряс кожаным мешочком: «Это нашего покойного шамана кости, что предвещают?» Сам себе отвечал: «Это нашего покойного шамана кости совсем новых людей предвещают». Прыгал на одной ноге: «Конца не будет новому народу — так много. Сендуха вся, как черными пятнами, чужими людьми покроется. У рта мохнатые, в бородах».

Убили дудки-омока, увели Ичену, некому сказать ласковое «эмэй».

Красный червь полосатый, поев, никуда не уходит, ложится спать. Он ничего не скрывает — он просто кушал. А здесь пришли и убили. Мир ласковый, когда есть защита. А когда нет защиты, мир страшный. Юкагирскую кукашку стрела пробила, малахай втоптан в черную няшу, Ичены нет, не скажешь девушке — эмэй, не спросишь Тебегея, где спать буду.

В отчаянии сел на землю, даже комары расстраивались.

Из нижнего мира тени мертвецов смотрели неодобрительно.

Пока тело не унесено, не спрятано от чужих глаз, из нижнего мира не отправят в средний мир новую живую душу, не отправят юный дух нунни в мир средний, чтобы восстановить число живых. Не убирать мертвые тела — это как запретить рожать.

Сидел, не чувствуя комаров, ждал Корела.

Даже не услышал шагов.

Ударили сзади.

Очнулся на земле, но еще в среднем мире.

Нежный ягель под рукой. Невдалеке мертвое тело дудки-омока Тебегея, правда, теперь рядом с ним по-медвежьи сидел мохнатый Корел, молча смотрел на Кутличана. Несколько неярких звезд пробивалось сквозь ночную дымку, но луна отворачивалась и отворачивалась, наверное, это девушка Ичена не хотела оглянуться в сторону мертвого отца, мертвых братьев. Нет, не девушка, а настоящая луна, потому что тени лежат на земле. Когда Ичена оборачивается, тени не обозначаются — так нежна, а тут — тени. Боялась, наверное, что согбенная старуха, стражница нижнего мира, позовет Тебегея.

«Вот перевезу тебя, Тебегей, через реку в нижний мир».

Кукашка вспорота. Левая нога в пятнах крови.

«Хотели тебе все сухожилия на всех ногах перерезать, чтобы ты не ходил куда не надо, — негромко объяснил мохнатый Корел. — Меня как увидели, убежали, приняли за медведя».

«Никого не догнал?»

«Тебе кровь останавливал».

«Лучше бы догнал. Кто они?»

«Бежали быстро. Пахло тунгусами».

Правая нога Кутличана хорошо двигалась, но левой боялся шевелить.

Решил, пусть зарастает. Пусть сама зарастает. Наступать на нее нельзя, недоразрезанное сухожилие лопнет. И олешков увели, нарту с тальниковыми полозьями сломали. Сума, правда, рядом лежит, и большой нож оставили.