Геннадий Прашкевич - Хромой пастух

Спросил: «Зачем такой костер?»

Дух дудки-омока ответил: «К сестре пойду».

Разложил костер, дым пошел.

«Эмэй! — крикнул дух дудки-омока. — К тебе брат идет».

Дым поднимался такой густой, такой плотный, что прямо по нему дух младшего дудки-омока начал карабкаться вверх, все время вверх, чтобы последний край земли увидеть. Так высоко поднялся, что рукой коснулся луны. Она вся потемнела от дыма, покраснела от смущения.

Из деревянной урасы высокий таньга вышел, у рта мохнатый вышел. Спросил стражника у ворот: «Зачем дым?»

Стражник ответил: «Алай дикует».

Кутличан не смотрел на них. Хотел видеть встречу брата с сестрой.

Вышедший таньга пальцами расчесал темную бороду, спросил Кутличана: «Нам знающий вож-проводник нужен. Ты местный. Поведешь нас?»

«Куда?»

«К чюхчам».

«Там ледяное море».

«На длинных санках пойдем».

«На море сумеречные ламуты».

«Легкие лодочки понесем с собой».

«Там некуда идти. Там все на краю кончается».

«Нигде ничего не кончается, — строго сказал у рта мохнатый и сплюнул. — Идешь, идешь, думаешь, правда все кончилось, за тем поворотом уже ничего нет, а там опять тунгусы и чюхчи».

Второй засмеялся: «Это хорошо. Будем брать ясак».

Перекрестил грудь, рот грешный. «Диких везде много, каждого приведем под шерть».

Кутличан уже знал: понесешь таньга ясак — возьмут под защиту.

Таньга засмеялся: «С нами пойдешь».

А куда идти?

Не мог уснуть ночью.

С одной стороны обрыв в нижний мир, с другой — гора в мир верхний.

Из горы белый пар идет, снег всегда тает, трава не растет. Под обрывом вообще никого не видно, только дети мертвецов балуют. Мир маленький, ясный. У рта мохнатый не понимает, что мир действительно заканчивается с одной стороны темным лесом, с другой — ледяным морем. А пойдешь в обход — непременно встретишь алайев, они свои. Шоромбойских мужиков встретишь, когимэ, черных как вороны. Никаких чужих, только свои. Пусть сердитые, но свои. К восходу встретишь ходынцев, дальше чюхчи. К этим Кутличан не хотел. Они живут во льдах под горой в верхний мир. У них олешки попьют морской воды — шерсть станет густой, зимой не мерзнут. На плече у каждого сидят невидимые духи — нехорошо всматриваются. Ой-ой-ой, не пойду в сторону чюхчей. У алайев, у дудки-омоков, даже у каменных людей, называют себя ходейджил-омоками, духи мягче. Они ловят олешков, прозрачных как тень, охотятся на рыб и лосей. Если удачная охота у нижних духов, всем родичам в среднем мире будет хорошо.

А в сторону леса дикие уяганы живут, за ними долганы и кукугиры.

Ой-ой-ой, Кутличан, не ходи к кукугирам. И к уяганам не ходи, сказал себе, копьями закидают. Нымчанов не зови, не верь нымчанам, бойся мужиков шоромбойских. Мир маленький, светлый, а если станет темно — костры юкагиров осветят сендуху. Это только кажется, что пусто. Куда ни пойдешь, наткнешься на тунгуса, каптакули и фугляды могут встретить, у моря чуванцы, называют себя шелагами. Снег падает, закрывает одинокий нартенный след. У самой кромки льда адяны едят нерпу. Вот и весь мир, все свои, некоторых всю жизнь не видишь, а все равно знаешь: тут они, просто откочевали в другую сторону. Конечно, можно пойти на закат. Ой-ой-ой, Кутличан, не надо на закат, на закате пуягиры, там негидальцы, с глазами маленькими, оранжевыми, как морошка. Вся сендуха открыта алайям от горы в верхний мир до обрыва в мир нижний. Зачем шаман сказал: «Это теперь новый народ встретите»? Подпрыгивал на одной ноге, тряс кожаным мешочком: «Это нашего покойного шамана кости, что предвещают?» Сам себе ответил: это они новый народ предвещают. «Конца не будет новому народу — так его много». Сендуха, как черными пятнами, покроется чужими. У рта мохнатые, в бородах.

Мир такой маленький. В нем так удобно, в нем все свои.

Ну, со стороны нижнего мира, конечно, выглядывают дети мертвецов, бросают камни в красного червя. Ой-ой-ой, Кутличан, убили красного полосатого червя. По сендухе бродит черный Корел — дед сендушный босоногий. Ой-ой-ой, Кутличан, уже не бродит, убили брата названого, голова Корела висит на воротах, думают — медвежья. В стороне нижнего мира тунгусы Носуга и Ириго входят в полог Ичены. Ой-ой-ой, Кутличан, убили Ириго, а его брат спрыгнул с ума. Там отец Ичены нарту ведет на березовых полозьях, ставит ровдужную урасу. Ой-ой-ой, Кутличан, и старого дудки-омока убили. Был такой тихий, уютный мир, все знали, кого и за что убьют. Зачем пришли чужие? Зачем так много чужих? Зачем таньга? Я с алайями жить хочу, с дудки-омоками. Воином хочу быть. Тяжелое поднимал — не сломался. Бегаю быстро, прыгаю высоко. Ой-ой-ой, прижался к теплой ровдуге: подрезали сухожилия мне. Это раньше бегал так, что трава под ногой еще не примялась, а я уже поднимал другую ногу.