Виктор Душнев - Ангелы плачут над Русью

Набрали дров, развели костры. Недавние пленники отогрелись, поели из припасов, обнаруженных на повозках. То там, то тут слышалась русская речь.

— А притворялись немыми, — упрекнул полонянников князь.

— Боялись, — пояснили те, — что вы нас в кабалу возьмёте.

— Для холопа главный язык — кнут! — рассмеялся Силай, и чужаки испуганно умолкли. — Да не волнуйтесь, — заметил их замешательство Силай. — Мы — казаки, и холопы нам ни к чему.

— Казмаки?

— Ну пускай казмаки. Так нас татары называют.

Вроде бы все согрелись, поели. Но в сторонке, особняком сидела девушка лет шестнадцати. Она была худа, плохо одета и вся дрожала, как лист на ветру.

— Холодно? — подошёл к ней Конь.

— Холодно, — прошептала девушка.

Бурку Конь уже отдал ребятам — снял зипун и укутал в него девушку.

— А сам?

— Мне всё равно не спать, у костра согреюсь. Брата жду.

— А где он?

— За татарами погнался.

— Может, ещё вернётся... — Глаза девушки слипались, голова упала на грудь.

«Простынет», — подумал Конь и, сняв шапку, надел на девушку, которая уже крепко спала.

Силай в это время подбросил в костёр дров, и огонь, разгоревшись, осветил лицо спящей. И такой она показалась Коню красивой и нежной, что аж сердце у парня заныло. Даже про брата забыл...

Всю ночь Конь не сомкнул глаз, а утром буркнул Силаю:

— Нету Вепря. И где теперь его искать?

— Один раз нашёлся, найдётся и другой, — успокоил Силай, а к Коню подошла девушка, сняла и протянула зипун.

— Да что ты, милая! — замахал руками Конь. — Бери-бери, я холода не боюсь.

Обоз снова тронулся вверх по течению Воронежа. Конь надеялся, что Вепрь ещё догонит их, но проехали одно поприще, другое, а брата всё не было.

— Теперь уж не догонит, — вздохнул и Силай. — Ты не замёрз?

— Нет.

Силай помолчал и вдруг озорно прищурился:

— А хороша девчонка!

Конь покраснел:

— Угу.

— Как зовут-то?

— Ещё не знаю.

— Ну, дома узнаешь.

Конь потупился:

— Узнаю...

Не зря сходили в Дикое Поле казаки. Пустыноход и оказался коротким, но не зря. Доволен был Даниил. Во-первых, он лишний раз убедился, что татар можно бить не только с реки, как ушкуйники, а и, как казаки, из леса. Во-вторых — людей невинных спасли. А в-третьих, теперь Даниил окончательно решил для себя, что больше княжить, как все прочие князья, он не будет. Такое княжение — только унижение, позор и ущерб собственному достоинству и гордости. Он никогда не поедет в Сарай, он не будет проходить там унизительный ритуал отпевания, одымления и пёсьего ползанья под верёвкой в юрту к хану. Он будет князем, но вольным князем — атаманом у неистовых казаков, а для этого ханский ярлык не нужен. И хоромы княжеские ему ни к чему. Его пращур Великий князь Киевский Святослав Игоревич всю жизнь провёл в походах, спал под чёрным звёздным небом, укрываясь конской попоной, и под голову, вместо пуховой подушки, клал седло. Ну и почему бы ему, Даниилу Воронежскому, не жить так же? Закалённый в постоянных сражениях князь Святослав в пух и прах разбил могущественную Хазарскую державу, которая располагалась на том же месте, где сейчас укрепилась Золотая Орда. Нет, понятно, ему, Даниилу, Орды не сокрушить, собери он хоть всех вольных казаков под свои хоругви, подними хоть всех остальных князей русских, но... Но начинать-то надо. Начинать трепать и обескровливать ворога лютого. А земля его — весь Черлёный Яр, что лежит на реке Воронеже, от Становой Рясы до Дона. Тут и будет его княжество, без стольного града, и отсюда он будет нападать на татар, а потом уходить обратно под сень лесов, чтобы копить силы для новых боев...

Были довольны вылазкой в степь и остальные её участники, кроме Коня. Тот опять потерял брата.

— Да не переживай ты! — толкнул друга в плечо Силай.

— А?! Что?! — вскинулся Конь.

— Найдётся брат, говорю.

— Ага... Найдётся... — вяло кивнул Конь, и только тут Силай вдруг перехватил тоскливый взгляд парня на давешнюю девушку-полонянку.

— Э-э-э, вон оно что! — улыбнулся Силай.

— Что? — промямлил Конь.

— То! Влюбился, да? Ну и как её звать?

— Не знаю, — вздохнул парень.

— Слушай, — прищурился Силай, — ты же вроде был женат?

— Ну был.

— Тогда что ж краснеешь, как отрок?

Конь совсем смутился:

— То было другое дело... Батька меня женил, а я сам и не хотел. Родичи собрались, сосватали — деваться некуда, вот и женился.

— А любил ты жену?

— Да как сказать, — поморщился Конь. — Милка моя первой красавицей в слободе была. А любил ли я её?.. Не знаю. Жена да жена.