Борис Тумасов - Иван Молодой. Власть полынная

Послам московского великого князя отвели место где-то в середине поезда. О Саньке и Фрязине будто забыли. Ну сосватали невесту, ну сопроводили! А дальше уж дело боярское. Слава богу, кормить не забывали, в обед совали краюху хлеба и кусок мяса отварного…

Смотрит Санька, как на почтовых ямах смотрители суетятся, лучших лошадей Софье в карету закладывают. Голосистые бирючи выкрикивают, дорогу очищают:

- Сто-ро-нись!

И отворачивает в сторону, в сугробы снежные всяк встречный, пропуская поезд великой заморской невесты.

Ехала Софья заснеженными полями и лесами, мимо сел и деревень, и казалось ей, что земля руссов бесконечна.

О многом передумала будущая великая княгиня Московская. Думала и о том, чего ждут от нее папа и Ватикан. Но здесь, на бескрайних просторах Русского государства, твердо решила, что не станет проводником унии. Если кардинал Антоний станет напоминать ей о том, Софья ответит: принятие унии - дело православного Собора, а коли кардинал уверен в своей правоте, то пусть вступит в диспут с православными священниками…

В окошко византийская царевна видела русских женщин в кожаных тулупчиках, любопытных ребятишек, бежавших за поездом, мужиков, кланявшихся невесте великого князя.

- Твои подданные, дочь моя, - заметил кардинал. Но Софья оставила без ответа слова Антония. Под Можайском поезда с невестой дожидался архиепископ Благовещенского собора со строгим наказом кардиналу Антонию крыж свой в Москву не вносить, понеже митрополит Филипп, владыка церкви православной, в таком случае покинет город и папского посла с позором вместе с латинским крестом выдворят за рубеж.

Круто сказано, но Софья согласна с великим князем и митрополитом и убеждена: в надежные руки передает она право распорядиться гербом Византийской империи, а великому князю именоваться покровителем всех христиан…

Удалился архиепископ Благовещенского собора, а Софья позвала кардинала в карету. Поскрипывал по снегу санный поезд, скакала обочь оружная стража. Храпели кони, разбрасывая копытами снежные комья. Ловко сидели в седлах дворяне, молодые, крепкие, зорко следили по сторонам, не созоровали бы лихие людишки…

Не стала ждать Софья, когда Антоний заговорит первым, передала повеление великого князя и митрополита.

- Вижу, - сказала она, - не станет православная церковь признавать Флорентийскую унию. Но если будет желание, ваше святейшество, то отстаивайте решение Собора на диспуте с православными попами, и да восторжествует истина. - Софья насмешливо посмотрела на кардинала. - В спорах рождается истина - так, кажется, говорили древние?

Лицо Антония покрылось красными пятнами.

- Дочь моя, ты отринула все обретенное в Ватикане, забыла, что воспитана в духе Флорентийской унии, забыла, какой наказ получила перед святым престолом.

Софья нахмурилась:

- Святой отец, отныне становлюсь я великой княгиней Московской. Православная я, и если православная церковь не примет унию, то не приемлю ее и я.

- Я передам это папе, и он будет огорчен. Папа питал надежды на тебя, дочь моя. Ты развеяла наш миф. Папе горько будет услышать слова твои.

Воля ваша. Если вы, святой отец, отказываетесь от диспута, чем я могу помочь вам?

Кардинал пошевелил бровями. Софья знала, как больней ударить по папскому посланнику. И Антоний отвернулся.

- Я не имею для диспута ни книг церковных, ни решений Флорентийского собора, - покидая карету, бросил папский посол.

Для Саньки, следовавшего в последнем возке поезда, не осталось незамеченным, как выбрался кардинал из кареты невесты и побрел в свою колымагу. Санька сказал Фрязину:

- Смотри-ка, Иоанн, святой отец не в духе. Чем же его царьградская невеста озадачила?

- С чего ты взял, Александр? Кардинал свое исполнил, скоро передаст Софью государю и небось получит от него богатые дары.

- Может, и так, но опасаюсь, не заставил бы нас великий князь ответ нести, исправно ли мы вели посольство?

12 ноября 1472 года.

Полдень. Стихла вьюга, и проглянуло солнце. Сначала робко оно показалось в просвете туч, а вскорости небо очистилось, и солнце заиграло совсем не по-зимнему.

С самого утра московский люд запрудил улицы, толпился на Красной площади у кремлевских соборов. Гомон, выкрики неслись отовсюду.

Но вот враз заблаговестили во всех московских храмах. Басовито гудели именитые многопудовые, им торжественно отвечали разной величины колокола и колокольца.