Борис Тумасов - Иван Молодой. Власть полынная

Иван Иванович (1458-1490), прозванием Младой, сын великого князя Ивана III Васильевича от 1-го брака. Отец отвел ему обширную область участия в делах воинских и административных с целью выработать из него искусного полководца и правителя и утвердить в народе мысль о нем как о будущем государе. Иван титуловался великим князем, разбирал тяжебные и другие дела и о результатах докладывал самому государю. Московские послы и доверенные лица говорят от имени двух великих князей; послы от других русских городов (Новгород, 1476) и иностранные одинаково бьют челом как самому Ивану III, так и его сыну. Летописи отмечают участие Ивана в походе (не доведенном до конца) на казанского царя Ибрагима в 1468 г. и на Новгород в 1471 г. (в 1476 и 1478 гг. отец оставлял его в Москве, «блюсти свои отчины и управляти Русские земли»). Когда хан Ахмат в 1480 г. направился к русской границе, великий князь послал сына с многочисленными полками на Угру, а потом выступил и сам к Оке, но скоро возвратился в Москву и потребовал к себе сына, опасаясь за его жизнь. «Ждем татар», - отвечал Иван и тем, по замечанию летописи, «мужество показа, брань прия от отца, и не еха от берега, а крестьянства не выда». Великий князь приказывал князю Д. Холмскому насильно доставить сына в Москву, но княжич, сказав Холмскому: «Лети ми зде умрети, нежели ко отцу ехати», все-таки остался на берегу Угры. Когда река покрылась льдом, Иван перешел, по требованию отца, в Кременец, а потом к Боровску, где великий князь рассчитывал дать татарам битву. Но Ахмат бежал от Алексина, и войска возвратились в Москву. В 1485 г. Иван получил завоеванную отцом Тверь, но вскоре после того заболел: у него оказался «камчюг в ногах». Лекарь, еврей Леон, хвалился перед великим князем, что может излечить эту болезнь, и с соизволения Ивана начал пользовать княжича зельем, жег тело стеклянницами с горячей водой, но больному делалось хуже и хуже; 6 марта 1490 г. он скончался, а мистер Леон после сорочин по княжичу, предан был смертной казни. Иван Иоаннович оставил сына Дмитрия, от брака с дочерью молдавского господаря Еленой Степановной.

Над Москвой сгущались сумерки. Заходящее за дальним лесом солнце отбрасывало последние лучи, на купола соборов и церквей, на кровли княжеских и боярских хором.

Смолкал перезвон молотов в Кузнецкой слободе, перекликались редкие сторожа на стенах города. Великий князь Иван Васильевич все еще оставался в малой думной палате. Одолевали мысли.

А они у него в заботах государственных. Отец, покойный великий князь Московский Василий Темный, в последние годы жизни не раз наказывал: «Тебе, Иван, надлежит княжество Московское укреплять, расширять, собирать воедино удельных князей. Да так, чтобы они зависимыми от Москвы были, с годами сели бы служилыми князьями, великому князю Московскому покорными».

Что ж, он, Иван Васильевич, частью отцовское завещание исполнил, унял попытки некоторых князей вровень с московским князем встать. Отныне они его, Ивана Васильевича, государем именуют. Но сколь еще впереди дел предстоит, пока все князья и бояре назовут его государем всея Руси!

Но он, великий князь Московский Иван Васильевич, добьется этого. Станут удельные князья в разряд служилых, а недруги почувствуют силу государства Русского…

Иван Васильевич поднялся и направился на женскую половину княжеского дворца.

В дворцовых переходах висел стойкий смоляной дух, пахло свежей стружкой. Намедни великий князь велел срубить новые переходы вместо старых.

Сквозь высоко проделанное оконце едва пробивался сумеречный свет. Он лениво рассеивался по переходу, выхватывая из настенных плах срубленные сучья, местами плакавшие янтарной смолкой. Бревна тянули из московских лесов, которые вплотную подступали к городу.

Государь шел неторопливо, легко неся свое еще молодое тело. Ноги, обутые в мягкие сапоги, ступали бесшумно.

Лета его к тридцати годам подбирались. Но Иван Третий уже столько повидал, что другому на весь век хватило бы.

Память, она вольно или невольно возвращает человека в далекое и близкое прошлое, заставляет переосмысливать поступки, судить прошедшее мерой строгой и доброй. Память, как ларчик, какой дозволено человеку приоткрывать, заглядывая в дни и годы быстротекущей жизни.