Борис Тумасов - Иван Молодой. Власть полынная

Потер лоб великий князь, будто вспоминая.

- Так о чем я? Да, о сыне нашем, Марьюшка, об Иване. Пока юн он, и в делах, и в поступках не муж, а отрок. Но пора ему в разум входить, в дела вникать, борозду государственную распахивать нам вместе. Потому пусть бояре ведают, что Иван со мной на великое княжение сядет. Как отец мой, князь Василий, меня при себе держал, так и я Ивана подержу.

К чему так, спросишь? А к тому, княгинюшка, что слишком много завистников на княжество Московское. Начиная с братьев моих, что Андрей, что Борис. На своих уделах сидят, а на мой стол рот разевают. У Юрия, брата моего старшего, детей нет, уделы его Дмитров, Можайск, Серпухов, но ему все мало. Москве бы города свои завещал, ан нет… Да и мать моя, престарелая вдовая княгиня, как появлюсь в ее светлице, плачется на бедность братьев моих. Не доведи Господь, что со мной случится, обидят они сына нашего Ивана. А коли я его великим князем нареку, никакая собака не посмеет куснуть.

А уж недругов князей удельных у нас предостаточно. На Москву многие из них зарятся. Какие к Литве льнут, подобно Новгороду, спят и видят себя под великим князем литовским, а иные еще паче, не прочь с германцами познаться, им руку протянуть. Того невдомек им, что татары почитай три века на Руси хозяйничают, и, коли не дать им отпор, русскому люду еще многие лета под их нагайками ходить…

Почувствовав горячую ладонь Марьи на своей руке и услышав ее тихий голос, великий князь вздрогнул.

- Князюшка мой Иван Васильевич, там, в Твери, я сердце тебе отдала, в дела твои уверовала. Ныне, на закате дней моих, ведаю: княжество Московское в руках твердых. Пусть же сын наш Иван, хоть он и молод, будет крепкой опорой во всех делах твоих и помыслах. Но береги его…

Марья передохнула, перекрестилась. Попыталась опуститься перед великим князем на колени. Иван жену подхватил, легко поднял, уложил в постель, поцеловал. Ни слова не сказав, вышел. В горле ком застрял. Пока шел назад, дороги не видел. Девки-холопки плошки жировые зажигали, их тусклый свет в высоких серебряных поставцах выхватывал малые и большие сундуки, всякие столы и столики, костью изукрашенные, лавки вдоль стен, покрытые цветастыми холстами. На мужской половине на колках [2] Колок - деревянный гвоздь, служащий вешалкой. сабли были развешаны, луки с колчанами, по стенам трофеи охотничьи: ветвистые рога лосей, клыкастые головы кабанов и свирепых туров. Лавки застланы разными шкурами. А посреди просторной горницы разбросаны медвежьи полости.

Великий князь вошел в свою опочивальню. Боярин-постельничий свечу засветил, помог разоблачиться. Иван Васильевич улегся на широкую лавку, но долго не засыпал, все ворочался. Воспоминания опять нахлынули, и все из далекого прошлого.

Про день сегодняшний подумал, про разговор с Марьей. Пусть он будет ей утехой…

Поднялась Москва над всеми городами русскими. Встала из лесов стенами кремлевскими, церквами, хоромами боярскими, посадами ремесленными. И ни Батыево разорение, ни набег татарского царевича Дюдени не остановили ее роста.

Легла Москва в междуречье Оки и Волги, на перекрестке больших торговых путей. Проходили через нее заморские товары с Балтики; в Великий Новгород - рязанский хлеб; из Крыма по Дону плыли гости из Сурожа и Кафы. Торговали купцы в московском Зарядье диковинными итальянскими и греческими, византийскими и персидскими товарами. Знали путь на Москву гости из Орды и Самарканда. От той торговли еще больше богатела Москва, крепли ее связи с другими русскими княжествами.

Поднималась Москва, поднималось и Московское княжество. От ордынского разорения бежали в Московию из других княжеств умельцы-ремесленники, купцы, воины, трудолюбивые пахари. Прочно оседали на земле, наполняли богатствами казну московского князя …

Крепла и ширилась Московская Русь.

Пятнадцатое лето пошло княжичу Ивану. Он крепкий, рослый, в кости широк: в отца. А волосы материнские, русые, густые, и глаза ее, большие, серые.

Иван Москву с детских лет любил. Китай-город и Зарядье: улицы сплошь запутанные, площади торговые, слободы ремесленные, церкви многочисленные, бревенчатые, огороды и посады.

Все это нагромождение построек с хоромами боярскими, с мастерскими и избами жалось к Кремлевскому холму, обнесенному еще со времен князя Дмитрия Донского каменной стеной с башнями и воротами, кованными медью.

А в самом Кремле, где у Фроловских ворот стоит Чудов монастырь, калитка, за которой кельи монахов, трапезная.