Борис Тумасов - Иван Молодой. Власть полынная

Москва встречала византийскую царевну, невесту великого князя Московского Ивана Васильевича.

Кремль Софья и взглядом не успела окинуть, как ее со спутниками провели в собор, заполненный людьми. Все они были в дорогих нарядах, шубах неизвестного Софье меха, в украшениях из золота и сияющих камней в оправе.

Подошел седой митрополит, заговорил, и голос его был успокаивающий. Софья поняла: он благословляет ее. Постепенно речь его сделалась строгой, и Софья не спускала глаз с митрополита.

А как ей хотелось посмотреть на женщин, на великого князя, который стоял с ней рядом! Улучив мгновение, она повернула голову и обомлела. Она не ожидала увидеть такого. Перед ней стоял высокий статный мужчина с внимательными глазами под темными бровями и аккуратно подстриженной бородой.

Он взял ее руку, чуть прижал, и была та рука горячей, так что кровь вдруг прихлынула к сердцу Софьи. Она покачнулась, но князь Иван поддержал ее.

Всю службу правил митрополит. Когда Софья пришла в себя и чуть повела очами, она заметила в стороне братьев великого князя и здесь же, ближе, увидела его сына, Ивана Молодого, разительно похожего на отца, разве только без бороды. Он внимательно разглядывал будущую мачеху. Она почувствовала этот изучающий взгляд и поежилась.

Отстояв службу, Софью провели к матери великого князя. Невеста государева остерегалась этих смотрин больше всего. Еще по дороге в Москву приставленная к ней боярыня рассказала, что великий князь любит мать и послушен ей.

Когда Софью ввели в покои княгини-матери, она ожидала увидеть старуху. Но перед ней предстала женщина с царственной осанкой, которую и старой не назовешь. Ее глаза смотрели по-доброму.

Софья заметила румяна на ее щеках и улыбку. Она что-то говорила, но Софья не поняла. Потом ей перевели. Старая княгиня сказала:

- Эта византийка недурна, была бы лишь умом достойна великого князя…

Когда Иван Молодой увидел царьградскую царевну, он сразу понял, что отец получил достойную невесту. Она была не то что красива, но властна и потому не могла быть доброй к нему, молодому великому князю…

Иоанна Фрязина великий князь не судил. Он предал его на собор священников.

Всего один вопрос задал итальянцу митрополит Филипп:

- Как мог ты, Иоанн, опуститься на колени перед латинянином?

Ничего внятного не ответил Фрязин.

Суров был приговор: дом монетного мастера Иоанна Фрязина разрушить, а его самого, заковав в железы, с женой и детьми сослать в Коломну на поселение…

И было у нее, Софьи, венчание, и был свадебный пир с обильными столами и множеством гостей, когда молодые красивые девушки пели застольные песни.

А еще утром, на рассвете, ее водили в баню, купали в душистых травах, гребнем расчесывали распушенные волосы, и боярыня, одевавшая ее, поведала, что невеста обязана перед первой брачной ночью разуть мужа.

Все выдержала греческая невеста, и когда в спальню вели, и когда раздевали, снимали с нее все, обнажая бесстыже, а когда вошел великий князь Московский Иван, она встала на колени, стащила с него мягкие, расшитые жемчугом сафьяновые сапоги и отдалась его ласкам.

А утром за трапезным столом слегка разрумянившаяся Софья покосилась на великого князя Ивана Молодого. Тот вспыхнул под ее взглядом и отвернулся.

Мысленно сказал князь Иван, обращаясь к Всевышнему: «Господи, не введи мя во искушение, но избави от лукавого…»

Встал и вышел из-за стола, чуть слышно прошептав:

- Прости мысли мои греховные…

В полночь над Москвой повис тревожный набатный гул. Его подхватили малые звонницы, понесли через ближние леса, будоража окрестные села и деревеньки.

Этой ночью случился в Кремле пожар. Началось у церкви Рождества Богородицы. Не успели загасить, как огонь перебросился на митрополичий двор. Деревянные строения горели ярко. Сбежался весь московский люд. Трезвонили колокола, а пламя бушевало.

Великого князя Ивана Молодого пробудил набатный гул и крики:

- Москва горит!

Иван знал, много бед причинили пожары Руси. В сутки-другие огонь сжигал целые города. Дотла сгорали рубленые княжеские и боярские хоромы, ремесленные посады, в пламени рушились бревенчатые крепостные стены. Но едва уляжется дым и не успеют просохнуть бабьи слезы, как на пепелище люди рубили новый город…

Натянув сапоги, князь выскочил из дворца. Пылали палаты митрополита. Из палат, из боярских хором, что в Кремле, челядь волокла кованые сундуки, лубяные коробья.