Борис Тумасов - Иван Молодой. Власть полынная

И удалилась. А князь в келью игуменьи направился. Келья маленькая, несколько метров в длину и несколько в ширину. Сел на лавку, осмотрелся. Столик у оконца, в углу образ Пресвятой Богородицы, написанный красками по доске. Лампадка на подвесах тлеет.

Не успел глаз от иконы оторвать, как едва слышно скрипнула дверь, и вошла она, Глафира, в монашеском одеянии. Спросила тихо:

- Что привело тебя сюда, княже, зачем?

Иван в очи ей заглянуть намерился, но за приспущенным капюшоном не увидел их.

- Тебя проведать. Душа болит. Я ведь, Глаша, ничего не забыл.

- Поздно ты вспомнил, князь. Я Богу себя отдала. Не в укор тебе говорю. Раньше надобно было думать, а ты меня на расправу государю отдал… Прощай и прости меня, вины мои не суди.

У двери кельи обернулась и промолвила:

- Молись за меня, княже…

Покинул монастырь молодой князь и, уже отъехав, оглянулся. Но ничего, кроме стен бревенчатых и такой же бревенчатой часовенки, не увидел.

Обратной дорогой ехали, молчал угрюмо. Не заговаривал и Санька, следовавший позади…

Это был поединок. Короткий поединок взглядов.

Однажды молодой князь Иван заглянул в детскую комнату, где в плетенной из лозы кроватке лежал его маленький брат Василий.

Обычно приглядывавшей за ним боярыни в комнате не было. Князь остановился около кроватки и долго смотрел на брата.

Василий был на удивление серьезным ребенком. Никто никогда не слышал, чтобы он плакал или смеялся. Он только начинал свое первое хождение и, даже падая, не звал на помощь.

Иван усмехнулся. Ужели и он был таким маленьким, спал в такой же лозовой кроватке и за ним приглядывала какая-нибудь боярыня?

Но когда он подрос, то был предоставлен сам себе. Может, оттого, что долго болела мать?

Не вспомнил, когда судьба свела его с Санькой. Наверно, их дружбу связывала страсть к голубям, каких на заднем дворе водилась тьма.

Их голубиная дружба враз закончилась, когда Иван стал великим князем Иваном Молодым, а Саньку причислили к дворянам и началась его служба…

В последние годы князь Иван к голубям не наведывался. Так, иногда, поднимет голову к небу - летают. И снова мысли овладевают им…

Смотрел молодой великий князь Иван на маленького Василия и думал, какую жизнь он проживет? Станут одолевать его свои заботы, волнения и тревоги. Счастлив ли будет?

Иван хотел отойти уже от кроватки, как вздрогнул от голоса Софьи. Она стояла совсем рядом. Стоило Ивану протянуть руку - и вот оно, ее тело, горячее, жаркое.

- Что, великий князь Иван, приглядываешься? Их взгляды встретились: Софьин - напряженный, князя Ивана - виноватый.

От великой княгини исходил призывный запах - запах молодого тела.

Иван чувствовал: протяни руку - и Софья не устоит.

И молодой князь отпрянул, словно очнулся:

- На брата гляжу, на будущего великого князя Василия.

- Так ли уж?

- Воистину, великая княгиня Софья Фоминична. Софья уловила в его голосе нотки насмешливости.

Ответила теперь уже спокойно:

- О каком великом князе речь ведешь ты, Иван? В Московском государстве два великих князя: Иван Васильевич, государь, и ты, Иван Молодой.

- То так, Софья Фоминична, но жизнь и судьба человека непредсказуемы. Все в воле Господа.

- Ты, князь Иван, истину сказываешь: пути Господни неисповедимы, как говорят кардиналы в Ватикане.

- По Ватикану скучаешь, великая княгиня?

- Нет, князь Иван. Рим забываю. Одно знаю: в Москву меня привезли, в Москве в жены взял великий князь Иван Васильевич и Московская Русь - моя родина.

- Вижу, великая княгиня Софья Фоминична, прижилась ты здесь, корни пустила. А что до брата моего Василия, сына твоего, то сегодня он князь, это ты истину изрекла, а завтра он князь великий. Тут уж, Софья Фоминична, как Бог укажет.

Разговор с Софьей имел продолжение. Иван Молодой с братом государя Андреем Меньшим по весне с дворянскими полками и княжеской дружиной отправились в степь, в Дикое поле.

Накануне с дальнего рубежа прискакал гонец: уведомляли с заставы, что ордынцы объявились. Целым туменом прошли.

Князь Иван Молодой рассчитывал, что после Угры ордынцы утихомирятся, ан нет, пошли в набег.

По первому теплу, едва степь задышала, пронеслись малой ордой, и запылали пограничные городки. Только воеводы силы соберут, а татар и след простыл.

Шли полки дворянские и княжья дружина конно. Поблескивали под солнцем броня и шлемы, ровно лес щетинились длинные копья на увесистых древках. Воины саблями опоясаны, у седел колчаны с луками приторочены.