Форд Форд - Конец парада. Том 1. Каждому свое

Кристофер Титженс — в потрепанной форме зеленоватого цвета, ибо жена испортила его парадный военный костюм, — внезапно появился у нее из-за спины: он подошел со стороны стойки, за которой стояли два швейцара.

— Пойдемте-ка отсюда! Поскорее!

Она спросила себя, зачем отсюда уходить. Да и куда?

Словно наемная участница похоронной процессии или подсудимая между двумя охранниками, мисс Уонноп спустилась вместе с братьями по лестнице. Затем они пошли направо к выходу, на улице еще раз свернули направо и двинулись в сторону улицы Уайтхолл. Братья что-то неразборчиво бормотали, но голоса у них были довольные. Они перешли Уайтхолл по тому пешеходному переходу, на котором автобус чуть не сбил Валентайн. И нырнули под арку…

Под этой каменной аркой в величественном полумраке братья наконец встали лицом к лицу.

— Полагаю, ты не подашь мне руки? — спросил Марк.

— Нет! С чего бы? — спросил Кристофер.

И тут Валентайн услышала собственный голос. Она воскликнула, обращаясь к Кристоферу:

— О, пожалуйста!

Радиосообщения, проносившиеся над ней, перестали ее волновать. Брат, вне всяких сомнений, сейчас напивается в каком-нибудь пабе на Пикадилли… Показная грубость!

— И впрямь, — сказал Марк. — Ведь тебя могут убить! Перед смертью ты, скорее всего, очень пожалеешь, что когда-то отказался пожать руку собственному брату!

— Что ж… ладно! — сказал Кристофер.

Ее накрыло волной радости при виде этой суровой сентиментальности, и тут он вдруг схватил ее за худенькое предплечье и провел ее мимо фигур лебедей — а может, беседок, она и не заметила — к скамейке, над которой — или рядом с которой? — возвышалась плакучая ива. Он проговорил, тоже задыхаясь, словно пойманная рыба:

— Согласны ли вы провести со мной эту ночь? Я уезжаю завтра в 8:30 со станции Ватерлоо.

— Да! — ответила она и назвала адрес танцевального зала, куда они с братом собирались. — Приходите… Мне нужно сопроводить брата домой… Он сильно напьется…

А ведь ей хотелось сказать: «Мой дорогой, как же сильно я этого хочу!..»

Вместо этого она добавила:

— Я разложила подушки…

И тут же подумала: «Для чего я это вообще сказала? Это все равно что сказать: „Окорок найдешь в кладовке под большой тарелкой…“ Ни капли нежности…»

Она пошла по выложенной ракушками тропинке, огороженной с обеих сторон невысоким заборчиком, горько плача. Старый бродяга с красными слезящимися глазами и жидкой седой бородой, лежавший на траве, с любопытством взглянул на нее. Он считал себя самым настоящим властителем этих мест.

— Как же истеричен женский пол! — воскликнул он, несколько нелепо изображая человека опытного и умудренного годами. — Ну, впрочем… Каждому свое, — добавил он, немного подумав.

Он распахнул тяжелую дверь и вошел в темноту, потом притворил дверь за собой и услышал протяжный шорох, пробежавший по высоким каменным ступенькам. Эти звуки раздражали его. Если закрываешь тяжелую дверь в замкнутом помещении, от нее идет поток воздуха, и тогда возникают шорохи; ровным счетом никакой мистики. Он был обычным мужчиной, вернувшимся после веселой ночки… Точнее сказать, двух третей веселой ночки! Сейчас, должно быть, половина четвертого. Ночь была коротка, но преисполненная чудес…

Он прислонил трость к невидимому во мраке деревянному комоду и в плотной, бархатистой темноте, всегда царящей в прохладе каменных стен и лестницы, нащупал ручку двери в комнату, где они всегда завтракали.

Три вытянутых прямоугольника бледного света за окном скользили вниз по зазубринам дымохода, темным крышам, карнизам. Девять длинных шагов по пушистому ковру — и он у своего кресла с изогнутой спинкой, стоявшего у окна слева. Он опустился в него, откинувшись на спинку. Вообразил, что ни один человек еще не чувствовал себя таким усталым и одиноким! Тихое сопение раздавалось на противоположной стороне комнаты, а напротив него виднелось полтора бледных прямоугольника. Это были отражения окон в зеркале, а сопел в углу кот Калтон. Хоть одна живая душа, как-никак! Возможно, в противоположном углу комнаты сидит и Сильвия — хочет посмотреть ему в глаза. Очень может быть! Но не важно!

Поток мыслей прервался! Как же он устал!

А когда мысли вновь вернулись к нему, в голове пронеслось: «Там волны тоскливо набегают на гальку…» и «На этих сомнительных границах мира!»

«Ну что за чепуха!» — подумалось ему. Он вспомнил пляж то ли в Кале, то ли в Дувре, какой-то человек с бакенбардами, кажется, его звали Арнольд… Все это он увидит через двадцать четыре часа… Нет же! Он отбывает от Ватерлоо. Стало быть, Саутгемптон, Гавр!.. А другие строки принадлежат тому мерзавцу, о котором Макмастер написал свою «небольшую монографию»… Как же давно это было!.. Он увидел кипу блестящих портфелей, надпись: «Полка зарезервирована», цветную — в розово-голубых оттенках — фотографию болонских песков и стопку листов, на которых была напечатана та самая «небольшая монография» Макмастера, которую он вычитывал… Как же давно это было! Он услышал собственный голос, который по-мужски твердо, четко и самодостаточно декларировал: