Колин Маккалоу - Битва за Рим

Узнав в пересказе Метелла Пия о совете Цинны Октавию не попадаться на глаза ему и остальным, все до одного смекнули, чем это пахнет. Это было одно из редких собраний с участием великого понтифика Сцеволы; ни от кого не ускользнуло его желание быть как можно незаметнее. Все потому, думал Метел Пий, что, почуяв неизбежную победу Гая Мария, он припомнил, что его дочь все еще остается невестой Мария-младшего.

– Что ж, – заговорил со вздохом Катул Цезарь, – я предлагаю всем молодым мужчинам покинуть Рим до вступления в город Луция Цинны. В будущем нам понадобятся все наши молодые boni — не вечны же эти ужасные Цинна и Марий! Настанет день, когда вернется Луций Сулла. – Помолчав, он добавил: – Думаю, нам, старикам, лучше остаться в Риме. Будь что будет! Лично у меня нет ни малейшего желания повторить одиссею Гая Мария, даже если бы удалось миновать болота Лириса.

Свиненок посмотрел на Мамерка:

– А ты что скажешь?

Мамерк задумался:

– По-моему, тебе, Квинт Цецилий, обязательно надо уйти. А сам я пока останусь. Не такая уж я крупная рыбина в римском пруду.

– Хорошо, я уйду, – решительно молвил Метелл Пий.

– Я тоже! – громко сказал старший консул Октавий.

Все в удивлении посмотрели на него.

– Я укроюсь на Яникуле, – продолжил Октавий, – и подожду развития событий. Если им непременно захочется пролить мою кровь, то она не испортит воздух и не запятнает камни Рима.

Никто не осмелился спорить. Резня в День Октавия влекла за собой неизбежные последствия.

На заре следующего дня Луций Корнелий Цинна в toga praetexta , сопровождаемый двенадцатью ликторами, пешком вошел в город Рим по мостам, соединявшим Тибурину с обоими берегами Тибра.

Узнав от доверенных друзей, где находится Гней Октавий Рузон, Гай Марций Цензорин поскакал с отрядом нумидийской кавалерии к крепости на Яникуле. Никто, включая Цинну, не давал ему дозволения на эту вылазку. Но в самоуправстве Цензорина Цинна все-таки был повинен; он был одним из тех хищников в окружении Цинны, которые пришли к невеселому заключению, что тот, вступив в город, подчинится таким людям, как Катул Цезарь и великий понтифик Сцевола, и что вся кампания по возвращению Цинны к власти в Риме завершится бескровно. Но уж кому-кому, а Октавию не сносить головы, поклялся Цензорин.

Беспрепятственно въехав со своим отрядом в пятьсот человек в крепость (Октавий распустил гарнизон), Цензорин приблизился к ее внешнему частоколу. Там, на Форуме посреди цитадели, восседал Гней Октавий Рузон, упорно мотавший головой в ответ на мольбы его главного ликтора бежать. Услышав топот множества копыт, Октавий повернулся и принял горделивую позу на своем курульном кресле, перед бледными от страха ликторами.

Ни на кого не глядя, Гай Марций Цензорин спрыгнул с коня, обнажил меч, поднялся по ступенькам на трибуну, подошел к неподвижному Октавию и запустил пальцы ему в волосы. Могучий рывок – и старший консул без сопротивления упал на колени. На глазах у близких к обмороку ликторов Цензорин занес обеими руками меч и со всей силы рубанул им по обнаженной шее Октавия.

Двое нумидийцев подняли окровавленную голову с застывшей на лице безмятежной улыбкой и насадили на копье. Цензорин сам взял копье и отправил отряд обратно на Ватиканское поле, потому что не намеревался нарушать другой приказ Цинны, запрещающий солдатам пересекать померий. Бросив меч, шлем и панцирь слуге, он в одной кожаной рубахе запрыгнул на коня и поскакал прямиком на Римский форум, выставив перед собой древко, как пику. На Форуме он высоко поднял копье и вручил ничего не подозревавшему Цинне голову Октавия.

Первой реакцией консула был безотчетный ужас; он отпрянул, выставив ладони, как бы отталкивая непрошеное подношение. Но, вспомнив о Марии, ждавшем за рекой, увидев обращенные на него взоры и взглянув на своего помощника Цензорина, хорошо всем известного, он вздохнул, всхлипнул и с болью зажмурился, после чего смирился со столь чудовищными последствиями своего похода на Рим.

– Пусть красуется на ростре, – сказал он Цензорину и крикнул безмолвной толпе: – Это единственный акт насилия, который я стерплю! Я поклялся, что Гней Октавий Рузон не доживет до моего возвращения в качестве консула. Он сам – вместе с Луцием Суллой! – положил начало этой традиции. Это они выставили голову моего друга Публия Сульпиция там, где теперь торчит эта голова. Октавию подобает продолжить традицию – как продолжит ее Луций Сулла, когда вернется! Любуйся Гнеем Октавием, народ Рима! Любуйся головой человека, обрекшего тебя на боль и на голод, а сначала убившего на Марсовом поле более шести тысяч человек, собравшихся на законную сходку. Рим отмщен! Кровопролитию конец! Ни капли крови Гнея Октавия не пролилось внутри померия.