Колин Маккалоу - Битва за Рим

Другие общественные рабы занимались прополкой, уборкой, малярничали и выполняли прочие нехитрые обязанности, тогда как на долю Бургунда выпадал тяжкий труд, требовавший большой силы. Он прочищал после наводнений забитые дренажные канавы и стоки Минтурн, оттаскивал облепленные мухами туши крупных животных, издохших в общественном месте, рубил деревья, представлявшие опасность, отлавливал бродячих собак, рыл в одиночку рвы. Подобно всем великанам, германец был смирным и понятливым, сознавал свою силу и не нуждался в том, чтобы ее доказывать; понимал он и то, что если играючи отвесит кому-нибудь оплеуху, то бедняга, чего доброго, помрет. Поэтому он приобрел привычку аккуратного обращения с пьяными моряками и с чрезмерно агрессивными человечками, вздумавшими его взнуздать, за это он был вознагражден несколькими шрамами и репутацией безобидного добряка.

Принужденные к незавидной обязанности казнить Гая Мария и полные решимости исполнить свой долг по возможности по-римски (понимая притом, что не заслужат этим любви горожан), магистраты тут же послали за Бургундом, мастером на все руки.

Тот, не подозревая, какие события разыгрались в Минтурнах, знай себе собирал в кучи огромные камни близ Аппиевой дороги, готовясь к ремонту городских стен. Окликнутый другим рабом, он зашагал к форуму своим широким, обманчиво неторопливым шагом; рабу-посыльному приходилось то и дело переходить на бег, чтобы от него не отстать.

Старший магистрат ждал за форумом, в проулке рядом с залом собраний и с храмом Юпитера Всеблагого Всесильного; чтобы толпа на форуме не узнала о происходящем и не взбунтовалась, с казнью нельзя было тянуть.

– Ага, Бургунд, как раз тот, кто мне нужен! – вскричал дуумвир (чей коллега, обладавший меньшим влиянием, куда-то загадочным образом подевался). – В подвале сидит пленник. – Он отвернулся и бросил через плечо делано – безразличным тоном: – Задуши его. Он изменник, приговоренный к смерти.

Германец постоял неподвижно, потом поднял свои огромные ладони и уставился на них; никогда еще ему не приказывали убить человека. Убить вот этими руками. Это было бы для него так же просто, как для любого другого свернуть шею цыпленку. То, что он обязан повиноваться, не вызывало сомнения; но ощущение благополучия, с которым он жил все это время в Минтурнах, внезапно пропало, унесенное ветром одиночества. Его превращали в городского палача, точно так же, как прежде ему поручали дела, за которые не взялся бы никто другой. Его синие глаза, обычно безмятежные, в ужасе уставились на храм Юпитера Всеблагого Всесильного, за которым шумел форум. Внизу, под храмом, находился узник, которого ему приказывали задушить. Не иначе важная птица. Один из вождей италиков в войне?

Бургунд тяжело вздохнул и направился к дальнему углу храмового подиума, где находилась дверь в недлинный лабиринт. Чтобы пройти в нее, ему пришлось не просто наклонить голову, а согнуться чуть ли не вдвое. По обеим сторонам узкого каменного коридора располагались двери, в дальнем конце в щель, забранную железной решеткой, сочился свет. В этом мрачном месте хранились городские летописи и архивы, местные законы и статуты, казна. За первой дверью слева изредка томился тот, кого по решению дуумвиров нужно было немного усмирить, прежде чем отпустить.

Эта дубовая дверь толщиной в три пальца была еще меньше входной; Бургунд отодвинул засов, сгорбился и пролез в камеру. Свет в нее, как и в коридор, проникал через зарешеченное отверстие; находясь в задней стене основания храма, эта дыра почти не пропускала внутрь звуков. Света в нее сочилось так же мало, тем более что глаза Бургунда еще не привыкли к темноте.

Выпрямившись, насколько это было возможно, гигант-германец разглядел в углу какую-то серую кучу, в которой с трудом угадывалась человеческая фигура. Человек, кто бы это ни был, встал и посмотрел на своего палача.

– Чего тебе? – громко спросил узник властным голосом.

– Мне сказано тебя задушить, – бесхитростно ответил Бургунд.

– Ты германец? – прозвучал резкий вопрос. – Из какого племени? Давай отвечай мне , дубина!

Приказ был отдан еще резче, потому что Бургунд начинал видеть в темноте. Два огненных глаза смотрели на него так свирепо, что он смутился и замялся:

– Я из кимвров, domine .

Огромный голый человек с неистовым взглядом заметно шатался.

– Что?! Раб, в придачу из побежденных мною, осмелится убить Гая Мария ?