Иван Арсентьев - Буян

— Где уж нам тягаться с махровым снохачом! — буркнул злорадно Евдоким.

— О нет, ты не знаешь: он не такой. Им нелегко. А что он мог сделать? Плюнуть ей в глаза? Сердце не камень… Что поделаешь, если так поздно пришло…

— Да откуда ты знаешь, что им пришло? Арина тебе говорила?

— Знаю. Говорила. Сама знаю. Быть судьей легко. А сгорело в душе все — и того легче. Разве думала Арина, что так станется, когда замуж выдавали? Выла, а шла за Михешку-пузыря. А куда деться? Теперь видел, какая Арина?

Евдоким стоял ссутулясь, как нищий на паперти, так и не израсходовав свою злость. Надюша говорила, и слова ее, взволнованные, отрывистые, острыми шипами впивались в его сознание. Такая страстная, самоотверженная защита Надюшей сестры обезоруживала Евдокима.

Как много изменилось, переломалось за каких-то полтора года! Да где полтора? Еще три месяца тому сам он разве таким был? Однако непонятно, почему все-таки Надюша чуждается тех, за кого так рьяно воюет?

— Поругалась с Силантием. Ругаются и с хорошими людьми. С ними еще чаще, — поспешно добавила она. А почему, из-за чего, — Евдоким так и не узнал. Нет, и после объяснения Надюши он не проникся симпатиями к Тулуповым. Видно, сестры вконец оглупели, кулацкую хватку да мужскую силу старшего Тулупова приняли за… Нет, ничего Надюша ему не доказала. У Арины больше ноги его не будет! То, что сваток уделил из доходов своих некую толику на дело революции, ничего еще не значит.

Раскололся Старый Буян. Распалось родное гнездо…

У «Восточного общества» был пароходик «Тар», не без причины названный самарскими остряками «Тартар». На этом грязном, жутко дымящем «Тартаре» и отправился Евдоким из Царевщины в Самару за оружием. Волга в этот засушливый год рассыпалась на мелкие рукава и воложки, покрылась песчаными косами, словно облысела. Остров Зелененький, повитый дымкой, вытянулся на версты, порыжел в середине. То, что недавно было под водой, теперь окаймляется серой бахромой таловых зарослей. Если смотреть с нагорного берега, остров кажется старым оползнем, отщепленным от кряжа.

Евдоким стоял на носу «Тартара» и смотрел на левый берег, изрезанный глубокими оврагами и долинами. Султанов бугор за Красной Глинкой, где зеленели остатки некогда дремучих дубрав, Коптев овраг, Студеный, серая макушка Лысой горы, Барбашинский овраг… Пароход чахкал, шлепал плицами и кидал кверху черные клубы дыма, закрывавшие временами богатые пригородные дома, разбросанные среди подлесков орешника и березы. Затейливо строили купцы свои дачи: то на мавританский замок похоже, то на венецианский дворец, то на русский терем со светелками наверху, с балкончиками, с раскрашенными ставнями.

Все это принадлежало Шихобаловым, Аржановым, Челышевым. Евдоким плюнул за борт и отвернулся. Стал смотреть на простор низового Заволжья, где раскинулись заливные луга, испещренные серебристыми озерами и купами старых ветел. Туда в половодье волна выбрасывает все, что смывает в верховьях: коряги, бурелом, бревна разбитых плотов, а порой и утопленников.

Утопленников… А сколько осталось их на дне Цусимского пролива после несчастнейшего боя 15 мая! Тысячи? Десятки тысяч? Накормил акул русским мясом адмирал Рожественский…

Всезнающий Сашка Трагик рассказывал о Рожественском: этот вояка прославился тем, что утопил турецкий военный корабль на Черном море, хотя корабля этого, кроме самого Рожественского, никто в глаза не видел! Зато во время высочайшего смотра адмирал показал такую стрельбу по щитам, что удостоился похвалы самого германского императора Вильгельма, приглашенного на маневры. И этот придворный шут по велению царя повел в бой русский флот! Повел и похоронил в японских водах.

В знаменитой тройке лихих «рысаков», разбивших вдребезги российскую военную телегу на маньчжурских сопках, коренником был адмирал Алексеев, наместник на Дальнем Востоке. Тот похлеще Рожественского прославился, хотя никогда не воевал ни на море, ни на суше. Вознесся он благодаря случайному приключению в марсельском порту. Когда император Александр II отправил за границу «для отрезвления» своего сына — пьяницу и скандалиста Алексея, в его теплую компанию затесался и молодой офицер Алексеев. Однажды ночью великий князь «со товарищи» отправился повеселиться в портовый бордель. Там он дебоширил и буйствовал с поистине царственным размахом, за что и был привлечен к ответственности. Грозил большой скандал. И тут молодой да ранний Алексеев, сообразив вовремя, явился во французский суд и заявил, что буйство учинил он, а не великий князь, что французские власти, не разобравшись, перепутали фамилии. Алексееву пришлось заплатить денежный штраф, зато в лице великого князя он приобрел могущественного покровителя и сделал сказочную карьеру. Третий «рысак» — Стессель, тот просто сдал японцам Порт-Артур — и все. И это военные вожди!