Иван Арсентьев - Буян

Так, конечно, не пойдет. Это значило бы, что в момент, когда Россия, точно вулкан, готова к извержению, социал-демократы прекращают агитацию и дают возможность монархистам да черносотенцам наводнять Самарщину своей писаниной.

Члены комитета собрались на экстренное совещание. Долго спорили, и так и этак ломали головы, но выхода не находили. Тогда самый молодой из большевиков — Шура Кузнецов предложил собственный план: несложный, однако весьма рискованный. Воеводин — опытный конспиратор, не любивший, как он выражался, «вспышкопускательства» в практике партии, отнесся к предложению отрицательно.

— От твоей затеи, товарищ Шура, попахивает авантюрой. Случайное совпадение, чепуха какая-нибудь, и операция провалится с треском.

— А если, паче чаяния, и сойдет удачно, один дьявол: участников ее тут же похватает полиция, — поддержал Воеводина Позерн — «Западный». — В Самаре все население на виду, — пояснил он, — опознать и выловить будет по плечу любому филеру.

— Да… Видно, овчинка выделки не стоит, — вздохнул мрачно Арцыбушев.

Кузнецову оставалось лишь пожать плечами, мол, смотрите, вам виднее. Но тут энергично вмешался Михаил Заводской. Он заявил, что в пригородах и на железной дороге есть немало смелых людей, сочувствующих социал-демократам. Полиция их не знает да и вообще вряд ли когда увидит. Если обдумать все тщательно, дело выгорит.

Михаил Заводской сумел убедить комитетчиков. Решили: коль Шура предложил такую акцию, ему и карты в руки. Пусть подбирает малоизвестных в городе надежных людей и — с богом!

Тут и посоветовал ему Коростелев включить в группу Шершнева, а сам передал Антипу Князеву, чтобы Евдоким незамедлительно явился в Самару.

…Довольно долго пришлось дожидаться Евдокиму Кузнецова. Наконец заявился: озабоченный, веселый и голодный.

— Итак, тебе нужен шрифт, — сказал он, выслушав Евдокима.

— Не мне, а крестьянскому революционному кружку, — уточнил тот.

Кузнецов погладил раздумчиво свои никчемные усы и шлепнул Евдокима по плечу.

— Хочешь шрифт — помогай добыть его. Пойдешь со мной. Это поручение комитета. Обстряпаем ночью, тогда…

— Пойти — не штука… Сумею ли я? — выразил сомнение Евдоким.

— Сумеешь. Порох изобретать не придется… Главное, что физия твоя в городе не примелькалась, понял? Значит, заметано. Ну, а теперь — обедать. Подкрепимся перед трудами праведными.

…Под вечер у Аннаевского оврага, где высятся нагромождения бревен от разобранных плотов, Кузнецов познакомил Евдокима с двумя парнягами лет по девятнадцать-двадцать. Оба неуклюжие, длинные, как решетины, выдернутые из прясла. Пожимая руку, один назвался Федосеем, другой — Досифеем. Кто из них Федосей, а кто Досифей, Евдоким так и не запомнил. Присели в тени штабеля у дороги. Кузнецов, наказав ждать остальных товарищей, ушел.

Закатное небо начало замолаживать, наступали сумерки. На востоке появился молодой месяц — разбойничье солнце, — осветил потемневшую полосу берега, и она стала рыхло-серой.

Группа Кузнецова собиралась медленно. Подходили к месту с оглядкой и, убедившись, что нет «хвостов», принимались напевать пароль: «Эй, Самара, качай, воду!» Затем подсаживались к остальным, обменивались вполголоса новостями, терпеливо ожидали. Евдоким не думал о том, что эти минуты могут быть последними минутами на свободе, жалел только, что не смог предупредить Михешку Тулупова. В случае провала долго ему придется ждать на постоялом дворе…

Стало совсем темно… По береговому склону уступами вверх тускло замерцали освещенные окна. Дома, словно приутомившись, присели на корточки и погрузились в дрему. На дороге, смутно синеющей при свете месяца, показался человек. Когда он подошел к штабелям, месяц скрылся за облако, расплывшееся по небу подобно масляному пятну.

— Эй, Самара, где вы? — послышалось с дороги.

По голосу Евдоким узнал Кузнецова, показался из укрытия.

— Уютно у вас… — сказал тот, усмехаясь и пожимая руки.

— Как у молодой вдовы за пазухой, — ответили ему в тон из темноты.

— С оружием в порядке?

Руки шевельнулись, тускло блеснула вороненая сталь.

— Попусту не шуметь. К револьверу голова не лишняя… Мешки не забыли?

— Вот… — поднял свернутый комком мешок Досифей.

— Вот… — показал Федосей.

— Помните, братцы, на Алексеевской площади жандармское управление. Городовые шатаются.. Действуйте, как сговорились, чтоб им не пришлось ваши каблуки собирать… Шершнев! Заговаривать сторожу зубы будешь ты. Понял? На вот… — протянул он Евдокиму бумагу, свернутую в трубку. — Там, — кивнул он в сторону города, — все на ладу, наш человек уже с полудня прячется во дворе типографии. Вовремя дай ему сигнал, Евдоким.