Якоб Тик - Зигфрид

Он с размаху ударил Коскэнда. Тот вскрикнул от боли и сказал:

— Все равно вы говорите неправду. Прислушайтесь лучше к своей совести, а не бейте безответного слугу рыцаря.

— Молчать! — закричал Гендиро и набросился на Коскэнда. Коскэнд с воплями покатился по земле.

Нанеся с дюжину ударов, Гендиро остановился, и Коскэнд с ненавистью поглядел ему в лицо. Гендиро ударил его по лбу. Брызнула и полилась кровь.

— Тебя бы следовало убить, подлеца, — сказал Гендиро, — но так уж и быть, дарую тебе жизнь. Если впредь будешь болтать такое, то убью. А в дом ваш, госпожа Куни, я больше не приду.

— Если вы не будете приходить, — возразила Куни, — нас будут подозревать еще больше!

Но Гендиро, довольный поводом улизнуть, не стал слушать ее и отправился домой, шлепая босыми ногами по каменным плитам садовой дорожки. Куни повернулась к Коскэнду, изнемогавшему от боли.

— Что, попало? — сказала она. — Сам виноват. Надо же, наговорить такое господину соседу! Ну что ты здесь торчишь? Убирайся вон отсюда!

Она изо всех сил пнула его в бедро. Он упал, больно ударившись коленом о каменную плиту. Куни задвинула ставни и удалилась к себе. А Коскэнд бормотал дрожащим от злости голосом: «Скоты, скоты, подлые собаки, погрязли в своих гнусностях и меня же избили, все расскажу господину, когда он вернется… Нет-нет, так прямо рассказать нельзя, господин непременно устроит мне с ними очную ставку, они в оправдание покажут письмо, а я только разговор их слышал, других доказательств у меня нет, да еще этот Гендиро из рыцарского рода, а я всего-навсего подлого звания слуги, меня просто выгонят из дома, хотя бы из вежливости перед соседом… А если меня здесь не будет, господина моего уж наверняка убьют. Сделать нужно по-другому. Гендиро и Куни заколоть пикой!» Вот что придумал верный Коскэнд. Что же будет дальше?

Двадцать третьего июня, когда рыцарь Гросс одиноко сидел у себя в замке в мечтах о барышне Цанни, к нему вдруг явился Сидхо.

— Давненько я у тебя не был, — принялся он болтать. — И ведь все собирался, но, понимаешь, тащиться к тебе сюда очень уж далеко, да и лень. Так одно на другое нашло, что только сегодня собрался… А ты что-то бледен, видимо, самочувствие у тебя неважное…

— Да, чувствую я себя скверно, — сказал Гросс. — Лежу с середины апреля. Кушать не хочется совершенно, почти ничего не ем. И ты тоже хорош, столько времени не приходил! Я так хотел еще раз пойти в усадьбу рыцаря Сигмунда, поблагодарить, хоть сладостей отнести… Но ведь без тебя и пойти не мог…

— А знаешь, — сказал Сидхо, — барышня Цанни скончалась, бедняжка.

— Как так скончалась?

— Зря я тогда водил тебя к ней. Она в тебя, кажется, влюбилась по уши, и что-то у вас там с нею было в ее комнате… Не думаю, впрочем, чтобы что-нибудь серьезное, но больше я туда не ходил. Помилуй! Да узнай об этом ее батюшка, он бы сразу спросил: «Где этот мерзкий сводник Сидхо?» — и — чик! — покатилась бы моя голова. Нет уж, уволь. А на днях захожу я в дом Сигмунда, и рыцарь Сигмунд сообщает, что дочка его скончалась и следом за нею умерла также служанка Ёнэт. Я начал расспрашивать, что и как, и постепенно понял, что барышня сгорела от любви к тебе. Вот и получается, что ты совершил преступление. Если мужчина родился чересчур красивым, он преступник. Вот так, друг мой. Ну ладно, умершие умерли, ничего не поделаешь. Помолись хоть за нее. Прощай.

— Погоди, Сидхо, — попытался остановить его Гросс, но тот уже скрылся. — Ушел… Хоть бы сказал, в каком храме ее похоронили, так нет, умчался… Какой ужас, неужели бедная девушка и вправду умерла от любви ко мне?

У него закружилась голова, уныние овладело им с новой силой, а так как он был человеком доброго сердца, то здоровье его совсем расстроилось. Он проводил теперь дни в молитвах.

Наступил праздник, пришло тринадцатое число. Вечером, закончив все приготовления, Гросс зажег свечи и устремил грустный взгляд на ясную полную луну. Вдруг он услыхал за оградой стук. Он оглянулся и увидел двух женщин. Впереди шла представительная женщина лет тридцати. Она несла хрустальный подсвечник. Следом шла молоденькая девушка. Женщины вышли на лунный свет. Рыцарь Гросс всмотрелся. Что такое? Да ведь это же Цанни, дочь Сигмунда. Он поднялся и вытянул шею, чтобы лучше рассмотреть девушку. Увидев его, женщины остановились, и та, что была впереди, обомлела:

— Не может быть! Рыцарь Гросс.

Гросс тоже узнал ее.

— Госпожа Ёнэт. Как же так?

— Вот никогда бы не подумала, — воскликнула Ёнэт. — Нам же сказали, что вы умерли.