Инга Самойлова - На службе Отечеству, или Пешки в чужой игре-2 [СИ]

Кроме открытой прессы, улицы заполнялись революционными листовками, прокламациями, программами, озвучивавшими более резко сложившееся положение в стране и призывавшими к немедленным действиям.

Революция в стране из подполья вырывалась наружу; император и правительство совершенно утратили авторитет и потеряли силу воздействия на происходящее. Черносотенцы под лозунгом защиты существующего строя творили беззаконие.

Смута увеличивалась не по дням, а по часам, революция угрожающе и пугающе выходила на улицы, увлекая все население. Высший класс был недоволен и ожесточен; молодежь не признавала никаких авторитетов, кроме крайне революционных и антигосударственных; профессора провозглашали: «довольно — нужно все перевернуть»; земские и городские деятели заявляли: «спасение — в конституции», а торговопромышленный класс встал на их сторону и даже производил большие денежные пожертвования на освободительные движения, на революцию. Рабочие окончательно подпали под руководство революционеров и действовали наиболее активно там, где нужна была физическая сила. Крестьяне подняли вопрос о безземелии и об их утесненном положении. Войско было взволновано, начались вспышки непослушания, а в некоторых случаях и маленькие революционные выступления с оружием в руках, поэтому многие опасались возвращения армии с востока, которое должно было произойти после подписание мирного договора с Японией. Все инородцы, а в России инородцев больше одной трети всего населения, решили, что настал момент проводить свои мечты и желания: поляки требовали «автономию», евреи — «равноправие», и все без исключения желали устранения притеснений, в которых проходила вся их жизнь.

Было такое чувство, что вся Россия, накопившая с годами, веками, свое недовольство бесправием и беззаконием, наконец, изливала накипевшее в вопле «так дальше жить нельзя!».

Добравшись до Питера на почтовых, Глебов застал столицу бастующей. Фабрики были закрыты, рабочие проводили время в митингах и в хождениях по улицам, где к ним примыкали различного рода хулиганы и дебоширы.

Высшие учебные заведения, сначала служившие местом революционных митингов, были тоже закрыты, и большая часть студенчества пополнила ряды митингующих и шастающих по улицам столицы. Добираясь до дома на, с трудом нанятом, экипаже, Глебов смог воочию наблюдать, что движение в экипажах почти прекратилось, прекратилось освещение улиц, и появляться вечером на них стало небезопасно. Улицы пустовали, и лишь изредка пробегали неясные тени в проулках и раздавались торопливые шаги, а порой и вопли несчастных жертв.

Последствия творившегося беспорядка и разрухи ждали и дома: отсутствовало водоснабжение, телефонная сеть бездействовала, а свет, пару раз мигнув, окончательно потух.

Судя по всему, государь с августейшим семейством, удалился из столицы, иначе их давно бы осадила во дворце толпа недовольных. К такому выводу пришел Алексей, зажигая керосиновую лампу и присаживаясь возле теплого камина с потрескивающими разгорающимися дровами.

Что ж, осталось лишь дождаться утра, навестить поверенного, а потом, потом Алексей хотел увидеться с Лизой.

Лиза. Сколько же времени прошло! Он так устал быть без нее. Если бы можно было переступить через все — гордость, честь, предубеждения, — прийти и забрать ее из этого ада, увезти как можно дальше, где нет ни царя, ни революционеров, нет проблем.

Алексей горько усмехнулся, потешаясь над собой. Размечтался! Как говорят, «хорошо там, где нас нет»? Да и Лиза никогда не оставит своих революционных бредней, pardon, идей!

Глебов вздохнул, смотря на пламя. Да и ждет ли она его? Соломенная вдова [33] Прим. автора: Соломенной вдовой называли замужнюю женщину, временно оставшуюся без мужа или не живущую с ним. . «Как там у Гёте?» — вдруг вспомнилось ему. Алексей потер лоб, припоминая, и пробормотал себе под нос:

Глебов насмешливо хмыкнул. Вот тебе и раз! Неужели он винит себя? Лиза. От нее бы бежать, да нету мочи: въелась под кожу, в кости, в мозг, в сердце, да и в печенку тоже! Нет мочи быть с ней, и нет сил быть без нее.

Глебов закрыл глаза и постучал себя по лбу крепко сжатым кулаком.

«Дурак! Вот дурак! Говорил же Костик — друг, товарищ: «Не влюбляйся! А если уж угораздило — беги! Иначе пропадешь!» Дурак же был я — смеялся. И что теперь? Свободу потерял, когда женился, думал «всё под контролем», и ко всему прочему — просто погиб. М-да. А все равно не получается быть без нее».