Илья Бояшов - Бансу [Быль. Журнальный вариант]

На одном из привалов Вася использовал остатки строп, подвязав ими уже совсем отваливающиеся подошвы. Гризли, остановившись внизу, метрах в тридцати, поднял на него голову и заворчал, дескать: «Ничего, брат. Осталось немного. И патроны твои кончатся. И ты совсем ослабнешь».

Глазки зверя не обещали летчику ничего хорошего.

— Хрен тебе, сволочь, — сказал Чиваркин, чувствуя, как внутри закипает справедливая злость. — Большой тебе хрен…

Они медленно и неуклонно поднимались к вершине недостижимого каменистого, зловеще чернеющего хребта — две точки на фоне поблескивающей гальки и начавшегося попадаться навстречу снега: человек и упрямо тянущийся за ним медведь.

Острые камни сделали дело: правая подошва окончательно расползлась. Вася с тоской вспомнил свою ссору со штурманом из-за отличных, надежных, новеньких американских ботинок. Те ботинки действительно были качественные: сюда бы их! Чиваркин впал в отчаяние. И почему он так уверился, что босой на одну ногу Демьянов полезет именно на вершину, а не направится по берегу Кэш, как и полагается любому здравомыслящему человеку? «Нет, все-таки полезет, — подумал, приказывая себе не раскисать на виду у медведя. — Обязательно полезет. Здравомыслия в Алёшке ни на грош: чего только стоит его выходка в Фэрбанксе. Одно слово — дурак».

Неторопливый Бесси развернул лодку в обратном направлении, как только они с доком оказались на ее борту. Трипп не противился решению босса — после всего увиденного он не горел желанием оставаться в этих местах на ночлег. Риск, разумеется, был — часто лодка оказывалась в плотном тумане. Каким-то чудом Бессел провел ее по самой узкой и быстрой части Тэш. Гудение мотора поднимало расположившихся в плавнях на ночлег бесчисленных гусей и уток: недовольный гогот и кряканье служили пусть ненадежным, но ориентиром, однако риск натолкнуться на отмель все-таки был. Тем не менее Смит не сбавлял хода, торопясь вернуться как можно скорее. Замерзший, обеспокоенный доктор добросовестно вглядывался в белесую пелену, но мало чем мог помочь рулевому: тому приходилось полагаться на интуицию, которая вновь не подвела. Янки вернулись в Майткон под утро. В тумане они едва не проскочили поселок — вовремя залаяли собаки; целая их стая тут же сбежалась встречать вернувшихся. Данилов словно бы и не ложился: вместе с помощником полисмен явился на место высадки. Бессел попросил Триппа не распространяться об увиденном, однако алеут-полисмен вопросов не задавал. Фрэнк помог вытащить лодку, препроводил их в участок и пожелал хорошо выспаться.

Несколько часов рваного сна на жестком матрасе под пропахшим псиной одеялом скорее утомили доктора, чем взбодрили его. Смит же вообще не ложился. Керосиновая лампа пришлась весьма кстати. Вытащив из захваченного с собой вещмешка блокнот и рвущуюся на изгибах карту русского, разложив их на столе, лейтенант предался размышлениям. Блокнот ничего не дал: записи в нем велись шифром. А вот карта…

Когда совсем рассвело, лейтенант отправился к сетям и лодкам.

Невыспавшийся Трипп обнаружил начальника расхаживающим взад-вперед по вдающимся в реку мосткам, которые под его шагами немилосердно скрипели. Пожалуй, впервые со дня знакомства с представителем контрразведки доктор увидел на лице Бессела некоторое волнение. Впрочем, на этот раз Смит не собирался скрывать его; давно он так не маялся, как в те, тянущиеся подобно жевательной резинке, часы. Смит ожидал прилета «груммана», умоляя небеса, чтобы гидроплан вернулся как можно скорее. И небо не подкачало. Корт оказался исключительно пунктуален — полчаса задержки не в счет.

Майткон услышал стрекотание самолета в 13.30 по местному времени, а уже через пять минут, привлекая своим появлением жителей, «грумман» коснулся воды и, пробежавшись перед собаками и людьми, закачался возле мостков. На месте Ридли сидел новый пилот. При виде самолета возбуждение охватило доктора Триппа — все говорило о том, что, оставив внизу этот дремучий поселок с его явным средневековьем, они вот-вот возьмут курс на цивилизацию: таким образом, всего два часа полета отделяли страдальца от горячей ванны и похрустывающих, девственно чистых простыней. У доктора закружилась голова при воспоминании о запахе ароматизированного мыла «Lassu». Сейчас он готов был всучить кому угодно полцарства за пижаму и мягкие тапочки. И остальную половину — за возможность наконец-то выспаться в тишине отдельного номера пусть и плохонькой, но все же гостиницы «Северный Форт», который вот уже второй год оплачивало за него военное ведомство.