Эми Хармон - Из песка и пепла

– Расскажи… – прохрипела она. – Расскажи, как ты меня нашел.

– Я услышал, что тебя отправили в Берген-Бельзен. И когда американцы освободили Рим и Париж, отправился вместе с армией во Францию. Планировал добраться оттуда до Германии и до тебя. Я был в отчаянии. Иногда уже думал идти в Германию в одиночку, но Камилло всегда меня останавливал.

– Мой отец? Что ты имеешь в виду?

– Камилло уехал в Австрию и не вернулся. Я знал, что никогда тебя больше не увижу, если не буду благоразумен. Каждый раз, когда мне хотелось сорваться, он словно вставал за плечом и указывал верный путь.

– И мне. Если бы не он, я была бы сейчас в Берген-Бельзене. Он мне приснился и сказал, что ты со мной. Во мне. Я не понимала, что это значит, пока не узнала о беременности.

– Как ты сюда попала? В Бельгию? – спросил Анджело, пытаясь отвлечь ее от нарастающий боли. Теперь он сидел позади Евы, а она полулежала, откинувшись спиной ему на грудь и спрятав лицо в выемке шеи.

– Прыгнула, – простонала она, снова вжимаясь в него лицом и начиная дрожать. – Прыгнула с поезда и пошла пешком.

На этом рассказ оборвался – разговор отнимал слишком много сил. Анджело оставалось лишь молча изумляться ее словам. Она прыгнула с поезда. А потом пошла пешком.

Схватки учащались, пока между ними не осталось никакого просвета, ни единой возможности перегруппироваться и перевести дух, – и Ева начала тужиться от безысходности. Ее тело требовало освобождения. За треснутыми окнами не стихала бомбежка, один час сменялся другим, а мир все продолжал гореть, пока его любимая женщина молила Господа об избавлении. Анджело передвинул ее кровать к огню и завесил окна одеялами, чтобы не впустить в комнату мороз и не выдать их светом, если бомбардировщик вернется, однако условия все равно были далеки от благоприятных. К счастью, Беттина запасла достаточно кипяченой воды, и Анджело как мог заботился о чистоте и удобстве Евы, пока наконец незадолго до полуночи все не завершилось.

Простыня обагрилась кровью, и Ева закричала в последнем мучительном протесте. После чего начала тужиться из остатков сил, питаемых любовью и более ничем. Анджело, стоя перед ней на коленях, лихорадочно молил Богородицу о заступничестве, а потом лично принял маленького мальчика, в любви и испытаниях пришедшего в этот мир на Рождество. Священное безмолвие мига нарушил детский плач, и малыш яростно засучил ручками и ножками, когда отец наклонился к нему, чтобы приветствовать в первый раз.

– Это мальчик, Ева! – торжествующе закричал Анджело. – Это мальчик!

В чужой земле, посреди разбомбленного города, на новой ветке появился первый зеленый лист. Новое солнце ознаменовало начало дня, в который столь многим не суждено было проснуться. Анджело, потрясенный и напуганный собственными эмоциями, положил малыша на усеянную потом грудь Евы и осторожно перерезал пуповину, связывающую мать и дитя. Ева чуть заметно улыбнулась; лицо ее было безмятежно, дыхание размеренно. Затем она спокойно укрыла малыша чистым полотенцем и блестящими глазами вгляделась в крохотные черты.

– Ну здравствуй, мой маленький Анджело Камилло Росселли-Бьянко.

Младенец тут же успокоился и с любопытством уставился на мать, заставив ее рассмеяться и расплакаться одновременно. А потом она начала петь – так тихо, что Анджело пришлось склонить голову и прислушаться. Этот был тот же рождественский гимн, который она напевала ровно год назад в кабине грузовика, сидя между Анджело и монсеньором О’Флаэрти.

Анджело молча сцеловал слезы с ее щек и губ. Любовь не сделала их бедными. Любовь сделала их богачами. Прямо сейчас они были аристократами – король удачи и королева судьбы, баюкающие своего крохотного принца мира. Анджело до сих пор не знал, где была Ева все это время и как она оказалась в бельгийской Бастони посреди артобстрела, однако сейчас это не имело значения.

Он ее нашел. И ни один человек на земле или ангел на небе не смог бы убедить его, будто чудес не существует. В кои-то веки Господь не безмолвствовал.