Маргарет Грэм - Раскол дома [litres]

На следующей неделе они уже гоняли Мариголд и Терри по полям и лугам, стряхивая с себя зимнюю неподвижность. В этот раз они не говорили, только слушали дыхание лошадей и стук их копыт, скрип кожаных седел, а на обратном пути началась настоящая гонка. Джеймс издал клич краснокожего индейца, как он делал в прежние времена, отбросив голову назад и смеясь, потому что он был впереди, а потом он сдержал свою лошадь, и они рысью вместе проскакали до конюшен.

На следующий день они вышли на прогулку с инвалидами, которые уже были готовы «выйти в дикую природу», как говорил Дэвид. Он тоже приехал, сидя в двойном седле с Эстреллой за его спиной. Клайв шел рядом. Неподалеку от ампутантов постоянно находились Молодой Стэн, Кевин и Гарри.

Наконец 10 марта доктор Гербер выписал Джеймса. Ему предстояло вернуться на тренировочную базу. Проводить его собралась вся семья. Тетя Вер крепко прижала его к себе и сказала, чтобы теперь он старался быть осторожнее, и смахнула воображаемую пушинку с его голубой формы. Отец Джеймса бросил его сумку в багажник и сел в пассажирское кресло. Дядя Джек сказал:

– Ты смельчак, Ричард. Твой парень водит, как дьявол.

Он обнял Джеймса, а тот пригрозил, что выбьет ему фары, если он еще раз посмеет очернять его стиль вождения. Дядя Джек взлохматил ему волосы. Грейси покачала головой:

– Оставь парня, Джек.

Она поцеловала Джеймса и стерла помаду с его щеки.

Он обнял миссис Мур. Каждый раз, когда он уезжал, признавался Джеймс Брайди, он боялся, что видит ее или мистера Харви в последний раз. Мистер Харви протянул ему руку, но Джек в ответ обнял его и так стиснул, что у старика чуть кости не затрещали. Эви и Оберон тоже обнимали его, и Гарри с Энни тоже. Брайди почувствовала, как ее кольнул страх. А если он больше не вернется домой? Вместе с Брайди он направился к машине. Она приготовила ему корзинку с безе, чтобы он мог угостить товарищей. Джеймс поставил корзинку на заднее сиденье. Они смотрели друг на друга, потом он крепко прижал ее к себе и произнес, целуя ее волосы:

– Береги себя, девочка моя. Я знаю, что ты не чувствуешь того, что чувствую я, но где-то там, в глубине, я по-прежнему люблю тебя так, как любил, когда мы были ребятишками. Мы трое – ты, Тим и я – стержень моей жизни, и пока мы живы, все будет в порядке. Он лучше всех, поверь. И помни об этом. Не смотри на очевидное, загляни глубже. Я заглянул.

Он отпустил ее и повторил:

– Со мной все будет хорошо, Брайди, пока мы трое есть друг у друга. Верь ему, Брайди. Он попросил меня об этом, и я поверил ему.

И они уехали.

Джеймс слушал, как отец сыпал советами по поводу вождения в Истоне, как это всегда происходило во время езды по городу, и вспоминал Брайди в своих объятиях. Он тосковал по ней, но все, что он сказал, было правдой. Вслух он произнес:

– Мне нужны все трое.

Отец сказал:

– Осторожнее заворачивай за угол. Что ты сказал?

Джеймс вздохнул.

– Ничего, папа, и да, я знаю, что здесь угол. Ты не хочешь записаться в РАФ и летать со мной в самолете? Я ведь могу налететь на облако.

Отец напрягся перед перекрестком.

– Все хорошо, папа, я знаю, что впереди перекресток, – пробормотал Джеймс, прежде чем отец успел что-нибудь сказать. Хорошо бы было, если бы Брайди прислушалась к тому, что он ей только что сказал. Интересно, что подумают ребята, когда увидят вязальную спицу у него в ранце? Но он возьмет ее с собой, а миссис Мур найдет себе другую. Ему так нужно помнить доброту Брайди, ее смех. Он не хотел забыть, как они сумели найти обратный путь друг к другу.

Пятнадцатого марта Гитлер в нарушение Мюнхенского соглашения ввел войска и начал оккупацию оставшейся территории Чехословакии. В Истерли Холле и по всей стране прозвучал один и тот же вопрос: это война?

Тридцать первого марта Великобритания выступила с заявлением, в котором она гарантировала независимость Польши.

В первые же выходные после этого заявления Тим сел на ночной поезд в Лондон, чтобы присутствовать на обеде с сэром Энтони, леди Маргарет и Пенни. Официантом был человек Потти. Именно он теперь регулярно подсыпал снадобье в напитки сэра Эджерса, из-за чего тот выглядел совершенно пьяным. В этот раз его жене и сэру Энтони пришлось сажать его в такси, тайком проведя через фойе одного из самых фешенебельных отелей в Лондоне.

Пенни впала в такую ярость, что написала Бруно, в которого она по-прежнему была влюблена до безумия, письмо с жалобой на отсутствие приличных манер у пожилых людей в наши дни.