Михаил Булкаты - Живой обелиск

«Я сейчас вернусь!» — сказал он Асинет и исчез.

Тамада постукивал вилкой по пустому графину, но его уже никто не слушал, и весь зал гудел как улей. Зашел Таймураз с зажженным факелом в руках.

«Товарищи, к нам пожаловал сам Уастырджи, чтобы помочь путникам, стоящим на распутье», — объявил он и поднял факел до самого потолка.

«Собственной персоной? — подхватил шутку Таймураза тамада, уверенный в том, что появление Уастырджи восстановит пошатнувшееся праздничное настроение.

«Да, да, Авксентий Хасакоевич, но сначала он нам расскажет притчу о старом ишаке, который, глядя своими ишачьими глазами на заботы юных своих друзей-школьников, на старости лет впал в философию».

Под общий хохот появился сам Уастырджи с длинной бородой, в папахе цвета дождевой тучи, волоча за собой похожую на римскую сенаторскую тогу длинную накидку. Под лохматыми бровями поблескивали глаза. Он взмахнул правым крылом, по залу пронеслось мягкое шуршание, и воцарилась тишина.

«Не думайте, что я вам буду рассказывать об ишаке, которому выпала честь таскать на своей благословенной спине самого спасителя… — процеживал Уастырджи свой басистый голос сквозь щетину. — Я вам расскажу о простом ишаке, пахавшем всю жизнь землю и таскавшем из леса дрова, о благородном ишаке, который был в ту пору вдвое старше самого Хадо Дзесты и, глядя ишачьими глазами на тяжкий путь сына своего хозяина и его друзей, стал философом…»

И Уастырджи начал рассказывать, как Хадо Дзесты помог старому ишаку с семью зубами по рту, мучившемуся от сострадания к ребятам, выбрать из двух зол меньшее.

«…От аула Уалхоха до Гомбори, вы знаете, семь километров пути. Летом-то что! Летом старый ишак провожал Асинет, Таймураза и Хадо в школу с радостным ревом. Они шли по лесу, собирали ягоды и цветы. Одно удовольствие! Но зимой… Зимой выпадает снег, стынет вода в реках. Как перейти ребятам на ту сторону, если через реку нет моста? Таймураз и Хадо хоть и мужчины, но кому охота переходить вброд реку в зимнюю стужу и сидеть на уроках с мокрыми ногами? И маленькую Асинет жалко. «Как помочь ребятам? — ломал голову старый ишак. — Я привык к своему хозяину Кимыцу, он научил меня таскать прутья для плетня и дрова. Не дай бог обидеть его!» Ишак ломал голову и ничего не мог придумать. Тогда ему на помощь пришел Хадо, он сказал ишаку: «Ты — философ с семью зубами во рту, старше меня вдвое, но ум мерится не количеством прожитых календарных дней, и ты меня послушай. Хадо не любит переливать из пустого в порожнее, он знает, что ты — помощник моего старого отца Кимыца, и если ты перестанешь ему помогать, старому Кимыцу придется по глубокому снегу тащить дрова на собственной спине. Конечно, это зло, но переходить маленькой девочке вброд Иори и сидеть в классе с окоченевшими ногами — тоже зло, которое может повлечь за собой непоправимую беду. И да простит Хадо его отец Кимыц, если он тебе, старому ишаку, посоветует выбрать наименьшее зло: возить не дрова в хадзар, а маленькую Асинет в школу». Ишак принял совет Хадо. Но не зря говорят, что слепой, прозрев, захотел иметь красивые брови. Очень скоро Хадо и Таймураз прикинули: зачем с чувяками под мышкой переходить вброд студеную реку, когда философ согласен перенести их на своей спине вместе с Асинет! И что же вы думаете? Все трое уселись на одного бедняжку философа и…»

Уастырджи не договорил.

В зал вошли трое пьяных. Уастырджи прервал свой рассказ, снял маску. В одном из пьяных он узнал Хамыца, еле стоявшего на ногах. Товарищи его озирали присутствующих мутными глазами. Хамыц облизывал запекшиеся губы.

«Наше вам!» — промямлил он, приложил правую руку к сердцу, изображая что-то вроде реверанса.

«Мир честной компании!» — поддержали вожака собутыльники.

Пьяный Хамыц заметил Асинет, в испуге прижавшуюся к Таймуразу, и хмыкнул. Расстегнул свой шоферский полушубок и ворот косоворотки из переливчатого черного атласа. Подошел к Авксентию Хасакоевичу, дыхнул ему прямо в лицо.

«В обнимку, а!.. Перед глазами директора!.. Как оно называется, А-а-авксентий Хасакоевич… Ва-ва-вальпургиева ночь, да?..»

«Садитесь, коль пришли!..»

«Тсс!..» — зашипел Хамыц.

Отец Хамыца слыл ветераном колхозного строительства, с именем его считались не только в ауле, но и во всем районе.

В сорок первом году он работал председателем сельсовета. В самом начале войны этот бугай, съедавший за один присест половину теленка, а то и целого ягненка, сказался больным туберкулезом легких…