Кузьма Абрамов - Степан Эрьзя

Разумеется, везде расплачивался Степан. Денег, вырученных за продажу скульптур в Ницце, при экономном расходовании ему хватило бы на год жизни. Здесь же, в Париже, в обществе Перуджио, он спустил их за какие-то три месяца. Самозваный граф все время обещал, что вскоре получит крупную сумму и расплатится с ним, да еще даст и ему, Степану, взаймы, если тот будет нуждаться. Но когда кошелек Степана истощился, у Перуджио неожиданно появилось неотложное дело в Марселе, и он срочно выехал из Парижа, оставив его в гостинице без денег. Позднее Степан узнал, что никуда он не уезжал, а всего лишь переселился в другую гостиницу.

Некоторое время Степан жил, околачиваясь возле компании гуляк. Из гостиницы ему пришлось уйти и поселиться в мансарде у одного из них. Бедные художники оказались куда порядочнее итальянского графа. Они жили своеобразной коммуной, поддерживая друг друга. Когда случалось кому-то подработать или продать картину, вырученные деньги проедались и пропивались сообща. Степан не прочь был навсегда остаться с ними, но ему не по нраву пришлось их легкомысленное отношение к работе. На искусство они смотрели как на средство выколачивания денег для веселой разгульной жизни. А ему хотелось работать по-настоящему. Он и без того потерял здесь, в Париже, много времени. Подстегнули и письма Уголино, в которых друг настоятельно предостерегал Степана от соблазнов нового Вавилона.

Степан знал от Бутова, что в Париже проживает в эмиграции и издает свою газету Владимир Львович Бурцев, к которому он и решил обратиться за помощью. Не за деньгами пошел и не за подачкой, а за протекцией на получение заказа. Он, должно быть, человек влиятельный, со связями, и не откажет в такой малости.

Контору редакции Степан отыскал легко. Бурцев принял его радушно, назвал «русским Роденом» и даже обнял. Но когда Степан откровенно рассказал ему о своих мытарствах в Париже, не умолчав и о том, что находится без копейки денег, приветливость Бурцева несколько приуменьшилась. Заметив на его лице перемену, Степан поторопился объяснить, что вовсе не имел в виду просить у него денег.

— Понимаю, понимаю... — пробормотал Бурцев, краснея.

— Мне бы получить заказ на портрет. Может, у вас имеются богатые друзья или знакомые.

— Какое там богатые, все мы тут, господин Эрьзя, голь перекатная, существуем за счет подаяний... А впрочем, погодите, я поговорю с одним человеком. Как мне вас найти?

— Не надо меня искать, я сам приду. Только скажите когда.

— Примерно через день, это вас устраивает?

— Меня устроит любой день, я пока бездельничаю...

Степан, конечно, легко мог бы получить заказ и через своих друзей-художников, но это значило бы и дальше оставаться с ними, а он этого не хотел.

Заказ поступил от Николая Дмитриевича Авксентьева, тоже эмигранта. Степан должен был сделать в мраморе скульптурный портрет его дочери-подростка. Работал у него на дому. Ночевал по-прежнему в мансарде у молодого художника-француза.

Портрет девочки родителям очень понравился, и Степану сказали, чтобы он сам назначил за него цену. «Кабы знать, что они богатые, — думал он, — я бы с них попросил больше, а то ведь тоже эмигранты, черт их знает, как у них с деньгами...» Видя его замешательство, Авксентьев назначил сумму сам и довольно солидную.

В тот же вечер половина денег была пущена на угощение товарищей, у которых он нашел приют. В назначенный час они явились со своими подружками в небольшой ресторанчик. Объяснялись с ним его веселые друзья, как с немым: Степан мало знал французских слов.

Наутро с этой братвой он распрощался, как думал тогда, окончательно и навсегда. Он уже давно присмотрел на бульваре Сен-Жак подходящее помещение под мастерскую, но у него не было денег. Теперь же, прихватив свое небогатое имущество, он отправился прямо туда и обосновался без лишних хлопот. Хлопоты начались позднее, когда он выспался, и хозяин попросил с него паспорт. Он, де, иностранец, а для таковых обязательно требуется отметка в полиции. Нигде у него ни разу не спрашивали паспорта — ни в Италии, ни в Ницце, ни даже здесь, в Париже, когда он жил в гостинице. Заграничный паспорт, когда он уезжал из Москвы, ему был выдан на два года. Степан его ни разу не продлевал, и он давно просрочился. Его вызвали в полицию, вернули просроченный паспорт и приказали незамедлительно оставить пределы Франции. Если бы в то время у него нашлось хоть сколько-нибудь денег, он, возможно, так бы и сделал. Но он уже успел оставшиеся после попойки деньги отдать хозяину мастерской на Сен-Жак и снова оказался в безвыходном положении. Тут он невольно вспомнил про Бурцева.