Кузьма Абрамов - Степан Эрьзя

— Она говорит, что не хочет позировать, — сказала мадам, обращаясь к Степану.

— Для портрета! — стал уговаривать он, поняв, что прямо действовать нельзя.

Фарман и Марта переговорили между собой по-французски. Наконец Марта опустила голову, давая понять, что для портрета позировать согласна.

Наутро она явилась в назначенный час. На улице шел дождь, было прохладно. Степан помог ей снять мокрый макинтош, она хотела сбросить и боты, но он ее остановил, пытаясь объяснить теми несколькими французскими словами, которые знал, что в мастерской у него не совсем чисто: на полу уже лежала заранее купленная глыба мрамора в полтора метра длиной: А кусок, предназначенный для портрета, стоял на рабочем столе.

Степан посадил Марту ближе к окну и, время от времени поглядывая на нее, принялся делать на куске мрамора разметки углем. Она сидела серьезная, насупленная, совсем не похожая на ту Марту, которую он привык видеть за чайным столиком у Фарман. Просидев молча что-то больше часу, она встала, давая этим понять, что сеанс окончен. Как Степан ни удерживал ее, она не осталась: накинула на себя макинтош и быстро ушла. То же самое повторилось и на следующий день. Долго она никогда не засиживалась. А после шести сеансов, когда портрет был почти готов, оставалось лишь кое-где подправить и отшлифовать, Марта не пришла вообще. «Крепкий орешек, не разгрызешь, » — думал он, уже не надеясь, что когда-нибудь ему удастся уговорить ее позировать для обнаженной.

Степан выписал из Ниццы все свои скульптуры. Вскоре они прибыли в нескольких дощатых ящиках. Не успел он их распаковать, как парижские друзья-эмигранты сообщили ему о смерти Льва Толстого. Его Степан как-то случайно видел в Москве, еще в бытность учеником Училища живописи, ваяния и зодчества. Он преклонялся перед его именем. Получив эту печальную весть, он оставил ящики со скульптурами посреди мастерской и пошел пешком в Париж. К пригородному поезду он не успел, а следующего ждать ему показалось долго.

От Бурцева он узнал, что вечером все эмигранты, обитающие в Париже, собираются почтить память Льва Николаевича. Степан никогда не появлялся на каких-либо эмигрантских собраниях, но на этот раз не отказался пойти туда вместе с Бурцевым. Обычно эмигранты различных политических убеждений никогда не собирались вместе, но большая общенациональная утрата свела их в одном зале. Однако и здесь не обошлось без взаимных препирательств. Степану надоели длинные-предлинные речи, и он ушел, не дождавшись, когда они закончатся...

Наведя порядок в мастерской и расставив скульптуры по местам, под свежим впечатлением горестного известия Степан принялся за портрет Льва Николаевича. Работал до самого вечера, хотя чувствовал себя неважно. Его все время знобило и лихорадило. Вчера, когда он возвращался поздно ночью из Парижа, в дороге его застал сильный дождь. Одет он был легко и промок основательно. Под тонким байковым одеялом в холодной мастерской он так и не согрелся до утра, дрожал всю ночь, точно в приступе лихорадки. К вечеру ему стало настолько плохо, что он испугался, как бы не повторилась миланская болезнь...

Обеспокоенные, что Степан целых три дня не появляется у них, в мастерскую пришли мадам Фарман и Марта. Его нашли лежащим в постели. Мадам дотронулась рукой до его горячей головы и воскликнула:

— Мосье Степан, у вас же высокая температура! Надобно сию же минуту вызвать врача.

Она оставила Марту у постели больного, а сама побежала звонить в Париж к своему врачу.

Прошло длинных три часа, прежде чем приехал парижский врач. За это время Степана уже осмотрел местный, сказав, что у мосье упадок сил, а температура вскочила, видимо, от простуды. Сейчас осень, погода сырая, все возможно, надо беречься... А парижский специалист определил у Степана начало воспаления легких и приказал немедленно переместить больного из холодного и сырого помещения в другое — сухое и теплое. Мадам Фарман изъявила желание взять его к себе и попросила врача остаться у нее хотя бы до утра, чтобы проследить, как будет развиваться болезнь.

Степан ни под каким видом не хотел перебираться к мадам, но его никто не стал слушать.

В общей сложности Степан проболел около месяца и все это время находился у мадам Фарман в одной из ее светлых комнат. Когда ему было особенно плохо, Марта ни на одну минуту не отходила от его постели, усаживалась неподалеку в кресле, иногда читала, а больше сидела молчаливо-грустная, точно такая, какой получилась на портрете. Наконец в болезни наступил перелом, и Степан быстро пошел на поправку. Марта по-прежнему заходила к нему в комнату, но больше уже не садилась в кресло, а, принеся чашку чая или что-нибудь поесть, уходила. А ему так хотелось, чтобы она посидела с ним... Он не выдержал и сказал об этом мадам. После этого девушка вообще перестала появляться.