Борис Шелепов - Их было трое

— Больше, — отозвался парторг Браев. — Завтра узнаем…

Гриша осунулся. Дышал тяжело. Прежде здоровое, смуглое лицо покрыла светло-зеленоватая тень хворобы.

— Мне бы на перевязку, товарищ лейтенант, — виновато обратился он к Браеву. — Ногу что-то дергает, распухла…

Капитан Гераськин услышал.

— Едем, Микитенко, в медсанбат. Моя рука тоже того… Браев остается за меня. Мы — скоро…

И они поскакали к маленькому городку из зеленых палаток с красными крестами. Там суетились девушки в свежих халатах, сновали с носилками пожилые санитары. Тут же стояли повозки, на которых лежали раненые.

Кони спокойно пили мутную воду Южного Буга, бряцали недоуздками, отфыркивались. Слышался визг злых монгольских лошадок, когда какая-нибудь из них, самая задиристая, норовила укусить ближнюю.

Стройный карабаир Полумесяц все дальше двигался в глубь реки, погрузив длинную морду в воду по самые глаза.

— Хватит! — сказал Закир Казиев. — Будешь потом дрожать с перепоя. На отвал держи! — И всадник вывел Полумесяца на берег.

С водопоя возвращались тихим шагом, гуськом. Свежесть утра бодрила казаков.

— Плохая будет погода, — заметил Закир.

— Хорошая! — возразил Гриша Микитенко.

— Кому хорошая, а нам — плохая. Дороги подсохнут, немец уйдет.

— Не по тем ли дорогам и мы пойдем?

— Мы без дороги ходим, «стратег». Дождь идет, гренадер спокойно шнапс пьет, не верит, что обойдем, аркан накинем. А мы идем, как по улице Карла Маркса — привыкли…

— Теперь и они ученые стали, — сказал Гриша. — «Ход конем» надо делать. Два шага вперед, шаг в сторону. Ненастьем не прикроемся. Небось, в самой Одессе не спят, катюги…

— Комдив знает, комкор знает, Исса Александрович знает — куда ход конем, куда ход танком…

После чистки лошадей собирались у бездымных костров на маленьких полянках. Дымить нельзя — верное взыскание. Хотя и спокойно пока, сидят в штабах прусские генералы, как контуженные, сидят над картами, с тупым недоумением поглядывая на то место, где еще три дня назад стояла их 6-я армия. Теперь оно обведено траурной линией и перечеркнуто крестом.

Но силен еще враг, много у него самолетов и дивизий, не пришел час, когда можно забыть о маскировке и осторожности.

«Уборка» территории Николаевской области в основном закончилась, но кое-где в лесах остался «мелкий мусор»; бродят оравы небритых и ободранных немецких автоматчиков, как тараканы-прусаки, группами и в одиночку лезут на запад. Не воины, а сброд. Казаки смотрят в оба: Исса приказал.

Закир и Гриша шли от коновязей к кострам. Навстречу — капитан ветслужбы Бублик. Расточая «малиновый звон» тончайших шпор и аромат трофейных духов, он приблизился к казакам, остановил на них жесткий взгляд.

— На каком основании поили лошадей в неуказанном месте? Как фамилия?

— Фамилия? Бандуркин, — невозмутимо ответил Микитенко. — А этот, — указал он на Закира, — Савраскин.

Бублик деловито записал фамилии в блокнот и направился еще куда-то — наводить порядок.

— Зачем соврал? — спросил Закир товарища.

— Военная находчивость… Пусть он лучше лошадей осмотрит, нет ли мокреца или вздутия. Надушился и ходит, фамилии спрашивает. Щеголь!..

Сели возле угольков костра. Служили они в разных взводах: Гриша — в сабельном, Закир — в разведывательном. Старые друзья — с самого Дона вместе. Таких наберется в 4-м гвардейском корпусе не одна сотня. Служили раньше в других соединениях, лежали в госпиталях, а потом искали свою часть по имени командующего, по сводкам Совинформбюро. Ехали не в запасной стрелковый полк по направлению, а туда, куда сердце направляло. К такого рода «нарушителям» сочувственно относились различные начальники, что встречались на пути к фронту, и помогали им разыскивать своих. Были тут и казаки, что ходили с Плиевым по лесам Смоленщины, стояли насмерть под Москвой, хотя та, 3-я кавдивизия, находилась теперь где-то за тридевять земель. Они шли к своему прежнему командиру, благо теперь под его началом находилось несколько корпусов: глядишь и найдется кто-нибудь из знакомых офицеров или земляков-товарищей.

…У костра разведчиков сидели бойцы соседних подразделений. Был тут и парторг сабельного Александр Браев.

Разведчиков лейтенанта Самойлова называли «пластунами», вероятно, потому, что их участь — ползать по-пластунски в ночные поиски.

— Сидят они, играют в карты. Хорошо… — рассказывал Иван Касюдя, казак средних лет, с лицом, похожим на шершавую коричневую дыню. Зеленоватые живые глаза одухотворяли его лицо. — Отлично… Захожу я непосредственно в хату (часового мы уже спутали) и говорю: