Все же разъездная команда опомнилась и начала ответную пальбу. Но заметайловцы были уже далеко. На фоне жаркого пламени видели казаки, как бросались в темную воду солдаты. Слышались истошные крики…

СМЯТЕНИЕ
На троицын день прихожане Тихвинской церкви, заслышав колокольный звон, стали собираться к заутрене. Два мужика заметили на стене деревянной колокольни большую бумажку, прибитую ржавым гвоздем. Один из мужиков, торговец-грамотей, полагая, что это призвание к пожертвованию на поновление храма, стал читать написанное вслух. Бумага оказалась подписанной атаманом Заметайловым. Тихвинский протопоп Герасим Алявзин, проходя мимо, взглянул на «бунтовскую грамотку», сорвал ее и тотчас же заявил об этом в магистрат. В тот же день протопоп был отрешен от должности и взят под караул. В расправочную канцелярию поволокли и старика-пономаря, который утром поднимался на колокольню, но грамотки не видел. И хотя все знали, что ни Алявзин, ни пономарь не виноваты и будут, по всей вероятности, вскоре освобождены, тем не менее всем городом овладела паника.
Красноярский купец Бушуев — большой любитель кутежей и всяких потех — после троицына дня приехал в Астрахань вместе с женой. Он узнал, что в город прибыли бродячие лицедеи и с ними звери, обученные разным премудростям. На пустыре за магистратом были разбиты шатры, оттуда доносились звуки турецкого бубна. Утром по городу, для приманки зрителей, прошло необычное шествие. Впереди музыканты, завернутые в различные хламиды, били в барабаны и высвистывали на дудках. На двенадцати лошадях везли повозку, на которой сидели на скамьях два ученых козла, крытых золотой обветшавшей парчой, и бык, разумевший грамоту. Тут же была будка, на которой было намалевано: «Ученыя бразильския из Новаго Света обезьяны».
Кроме этих увеселений, вечером известный маг Заулетти должен был производить глотание зажженной палки, оживление обезглавленных, хождение по раскаленным углям и другие отменно дивные вещи.
Представление должно происходить вечером и закончиться фейерверком. Но уже в полдень Бушуев, бледный, прибежал к тестю, у которого остановился, и приказал жене:
— Собирайся, сейчас едем!
— Как? Разве представление уже начинается?
— Нет, голубушка, в Красный Яр едем, домой! Чего облизян-то глядеть, беса тешить.
— Как? Что стряслось? Ведь ты обещал…
— Не до заморских ныне штук. Здесь, в городе, Заметайла объявился. Я-то думал прежде — это басни. А теперь, говорят, что если в трое суток не найдут злодея, то из Петербурга пришлют три полка, которые подожгут из конца в конец все улицы. А когда город сгорит, его место запашут, засеют и поставят у дороги столб с надписью: «Здесь был город Астрахань…»
Обыватели ошарашенно прислушивались к новостям, которые, словно дым, проникали с базаров до дальних подворий и закоулков.
Власти эти слухи не опровергали, ибо сами были в страшном смятении. В тот самый день, когда на колокольне Тихвинской церкви появился мятежный лист, в Астрахань прибыл поручик Климов. В канцелярии губернатора совсем было не признали его, хотя он успел надеть прежний офицерский мундир и натянуть парик на спаленные волосы. Лицо его осунулось и почернело. Пузырящаяся от ожога щека повязана платком, брови исчезли. Взгляд маленьких глаз был настороженный, растерянный. Он опасался, что губернаторский гнев не скоро сменится на милость. Ведь ему поручали как можно дольше вести сыск воровской ватаги, а сыскав, направить под удар разъездных команд или брандвахт. И действительно, Кречетников, один на один выслушав рапорт поручика, долго молчал. Его желтоватое истомленное лицо, казалось, окаменело. Только большие навыкате глаза сверкали недобрым огнем. Климов, совсем теряясь, стал уверять, что оказался среди воровской толпы, яко пророк Даниил во рву среди львов, ибо был в толпе казаков астраханский лоцман Рыбаков, который мог признать его. Как Заметайлов сумел поджечь расшиву, то одному богу известно. А лоцман вскоре в Астрахань прибудет, и его можно схватить и многое выведать.
— Обо всем этом объявишь на военном совете, — сухо заметил губернатор.
Вечером множество шандалов освещало большой зал губернаторской канцелярии. Здесь собрались все важные воинские чины. Среди них выделялись своей бравой выправкой секунд-майор Арбеков и обер-комендант Василий Левин. Тут же находился и приехавший из своего имения сенатор Бекетов. Собравшиеся выслушали путаное донесение поручика. Некоторые искренне сочувствовали Климову, другие насмешливо поджимали губы. Лицо Кречетникова оставалось непроницаемым. Когда поручик кончил, встал губернатор и, оглядев всех, сказал:
Читать дальше