Александр Марков - Атаман Метелка

— Как пугнешь?

— Разденусь, тихонько подплыву ближе, а затем нырну… Под самым брюхом лошади вынырну и целовальника за пятки. Вот будет потеха…

— К чему пугать-то? — строго спросил Заметайлов.

— Да уж больно лют и хитер целовальник, всех в округе в руке держит. Раз подрядил меня вина привезти. Я привез по уговору. А вместо трех рублей он заплатил мне два. Я к целовальнику без робости — говорю, отдай, а то хуже будет. А он как стал меня бесчестить…

— Да чего пугать-то его, гада, — вмешался Тишка, — его прихлопнуть. — Старик стал поднимать ружье.

Атаман быстро отвел ствол в сторону.

— Обожди! Стоит ли руки марать? Убьешь одного, другой на шею сядет, да, может, похлеще первого. Надо целить в голову, а эта нечисть сама поотстанет. Ты лучше сигнал подай на шхоут. Пусть следуют сюда без опаски…

Узнав, что прибыл Метелка, на Шестовском бугре всполошились. Ватажные рабочие поспешили к атаману с поклоном и встретили его хлебом-солью. Видя, что некоторые промысловые рабочие испуганно жмутся в сторонке, Заметайлов успокоил их:

— Не бойтесь, братцы! От меня обижены не будете. Пойдемте, я вас угощу! А после и разговор поведем.

Насмерть перепуганный целовальник думал отсидеться за поленницей дров, прикрывшись лубьем. Но его отыскали, полуодетого приволокли в кабак и поставили за стойку.

Несмотря на купание, целовальника бросало в жар, на широком носу выступили капельки пота. Мокрые черные волосы прилипли ко лбу, отчего голова казалась круглой, похожей на морской буй. Бритый подбородок мелко дрожал.

— Плохо же ты гостей встречаешь, — проговорил атаман с укоризной, приближаясь к стойке.

— Да я… да я… государь мой, переодеться хотел, чтоб лучше встретить… — лепетал целовальник.

— А что, у тебя одежонка-то на заднем дворе хранится? — съязвил Тишка. — Ты давай нам лучшего вина. Знатного казака поминать будем.

На середину кабака выкатили бочку. Заходили по кругу чарки и ковши.

— Помянем душу раба божия Петра! — выкрикнул Тишка и поднял ковш над головой.

— Помянем! Помянем! — поддержали казаки. — Добрый был парень… Да, видно, на роду так написано. Сгиб не в бою и не дома…

— А ты полагай, что в бою, — горячился Тишка, — в походе ведь сгиб, от огненного боя. Правду я толкую, атаман?

— Верно! Выпьем теперь, чтоб в нашей ватаге прибыло. Глядите, мужики, у нас все поровну. В народе наша сила и в народе правда. Так и порешили: душегубов народных в воду! Ежели советы мои не по нраву, делайте, как знаете.

— Да мы, надежа-атаман, разве перечим, — вскинув лохматую голову, закричал высокий неводчик, — мы их, иродов, всех к ногтю… — И он повернул голову к целовальнику.

Скрипнула стойка, звякнула какая-то скляница. Целовальник помертвело смотрел вокруг. Ему хотелось вжаться в стену, да податься было некуда: позади полки с посудой, залитой хмельным зельем.

— Чего буркалы выставил, кисло стало? — зло хихикнул неводчик. — А ты давай сюда что покрепче, нечего нас травить астраханским чихирем.

На стол поставили водку, и сбивчив, нестроен стал гул голосов. Каждый толковал свое, жгучее, наболевшее:

— Выпьешь, так вроде и отойдет душа. И кажется тогда, что под другими лед ломается, а под тобой лишь трескается…

— Эх вы, комариного писка боитесь. Плюю я на всех, хоть на губернатора, хоть на царицу… А чего молчать? Хватит, намолчались… Кто она? А?.. Тайком многие говорят… У нас привыкли на Руси тайком. Блудница коронованная — вот кто она!

— Перестань, Тимоха, зря горло драть. На, выпей лучше.

— Я-то пью, а другие? Ты чего не пьешь, парень? Ведь Петруху поминаем. Не пьешь чего?

Шатаясь, Тишка протянул через стол чарку сидевшему напротив здоровенному парню с коротко остриженными волосами и остроносым лицом. Из-под коротких рукавов засаленного зипуна нехотя потянулась огромная рука с глиняной кружкой. В кружке водка плескалась едва на донышке.

— Вот ведь, пью я… Зря шумишь, старик… — не поднимая глаз, оправдывался парень. Голос звучал опасливо…

Сквозь слезную муть Тишка плохо различал лицо сидящего. И потому одобрительно закивал седой головой.

— Ну, пей, сынок, пей… Выпьешь — душа петухом запоет…

Никто в кабаке не приглядывался к этому верзиле с военной выправкой и отрывистым голосом, привыкшим отдавать воинские команды. Да и появился он здесь недавно, перед самым приездом казаков. Никому и в голову не могло прийти, что человек в засаленном, не по росту зипуне и рваной рубахе — поручик Климов.