Франтишек Кубка - Избранное

И так повторялось изо дня в день. Пан Ондржей рвал на себе волосы. Вскоре он приметил, что пани Алена гуляет не с одним мужчиной, а сразу с несколькими. Один уходит от нее вечером через окно, а другой уже поджидает ее сигнала в полночь под липой. Среди гостей ее были рыцари, мещане и лица духовного звания, и посещали они ее не только по ночам, но и днем, при всем при том пани Алена успевала ходить в церковь, вела хозяйство — подметала лестницу, стелила постель, стряпала, потрошила рыбу, поворачивала на вертеле утку; следила за собой — мылась в лохани, расчесывала волосы, ходила в баню и приглашала к себе соседок на пироги и разговоры, и всегда была румяна, бодра, нарядна и весела, и даже успевала всплакнуть, получив с оказией письмо от пана Томаша, в котором он сообщал, что свет божий велик и всюду живут люди… И что кланяется пану Ондржею.

Пан Ондржей изрядно устал, но все же хотелось ему договор выполнить. Чтоб провести самого черта, такого еще не бывало! И он решил напрямик поговорить с пани Аленой.

Он поднялся к ней в комнату сразу после обеда. Пожелал ей приятного отдыха и попросил разрешения присесть. Она любезно улыбнулась и тотчас спросила, отчего так редко видит пана Ондржея. Пан Ондржей нахмурился и выпалил:

— Зато я вас, пани Алена, вижу довольно часто. И всегда не одну.

Пани Алена недоуменно взглянула на него, но промолчала. Ждала, что пан Ондржей еще скажет. Возможно, он кое-что знает, а может, просто слова на ветер бросает.

Пан Ондржей продолжал:

— Пан Томаш, ваш супруг, поручил мне своих работников и попросил также присматривать краем глаза и за вами, пани Алена. Я смотрел и краем глаза и во все глаза. И вижу, что частенько, то есть ежедневно, даже ежечасно, забываете вы о своем супруге. И об этом, извольте знать, я доложу ему, как только он приедет. Предупреждаю вас. Два месяца ведете вы распутную жизнь. Если третий месяц будете вести себя достойно, я не скажу ему ни слова, пани Алена!

Пани Алена задумалась, и вдруг из глаз ее полились слезы, да такие крупные и красивые, что самому черту захотелось осушить эти глаза поцелуями. Но он превозмог себя и даже бровью не повел. Когда она выплакалась, пан Ондржей назидательно произнес:

— Слезы не плохое начало к лучшему. Ваш муж наверное зарадовался бы, увидев, как вы раскаиваетесь в своих грехах.

Черту в эту минуту показалось, что у него растут ангельские крылышки. Так трогательно он говорил и так всерьез мыслил. Но пани Аленка потянулась через стол, вложила свою теплую ладошку в холодные чертовы руки и, захлебываясь слезами, возразила:

— Ох, пан Ондржей, да не оттого я плачу, а от ваших слов, что такие слова говорите мне именно вы! Такой красивый молодой мужчина, а заставляете меня предаваться блуду, не ведая, что я лишь ищу забвения. Забвения от мук, на которые вы меня обрекаете тем, что вовсе меня не замечаете. Далеко ли от вас до меня? Одна лестница! А вы дороги не найдете. Что остается делать? Вот я и ищу забвения.

Пану Ондржею ее речь понравилась. Но еще больше — сама пани Алена, в отсутствие ревнивца Томаша столь похорошевшая, насколько красота может стать еще прекраснее, а солнце еще ярче. Он перегнулся к ней через стол, а она подставила ему губки — маковый цвет, чтоб он сорвал его. Он поцеловал ее, и ему сделалось очень хорошо.

Он быстренько снова сел на стул. Но пани Алена очутилась у него на коленях, обхватила рукой за шею и стала трогать мочку его уха. Мочка очень понравилась ей, хотя была не такой, как у других мужчин. Пани Алена поцеловала его еще раз, и очень долгим поцелуем.

Пока это длилось, черт решил не следить более за пани Аленой.

— Пани Аленка, — признался он, — нет большего наслаждения на земле и в аду, чем любить вас.

— А в раю? — спросила Аленка.

— Это не моя епархия, — возразил Ондржей. — Да и для вас, я полагаю, ворота его не откроются, пани Аленка.

— Ну и пусть, главное, что ты меня любишь! — нежно прошептала Аленка.

— Пани Алена, — торжественно произнес Ондржей, выпятив грудь, — и у нас, в преисподней, есть свои понятия о чести. Остерегаю вас, я — сам дьявол. И пришел по зову вашего мужа, чтобы приглядывать за вами, цену беру за это немалую — его душу. Уберегу вас от соблазна — его душа — моя!

Пани Аленка всплеснула руками:

— Несчастный, он так меня любит!

— А вы? — вопрошал черт тоном высшего судии.

— Я вас люблю, пан Ондржей. У вас такие красивые черные глаза!

И она упала в его объятья.

Так черт сам стал развлекать пани Аленку. И любил ее так, что у нее не оставалось ни одной минуты для других. Он готов был поклясться, что с того самого мгновения, когда она бросилась в его объятья, никто, кроме него, более к ней не входил. Это продолжалось одну неделю, две, три, — четыре недели!