Франтишек Кубка - Избранное

Черт сам выручил его.

— Я осведомлен, мастер, о ваших хлопотах. Знайте, в вашу жену вселился черт. Это факт. Тут уж ничего не поделаешь. Не пойду же я против самого себя, к тому же просто так, за здорово живешь, только потому, что вам этого хочется! Короче! Что я получу от вас, если уберегу вашу жену?

Черт выговорил именно то, что пан Томаш как раз и собирался сказать. Томаш удивился:

— Откуда вам ведомо, чего я хочу?

— Откуда? Да это все знают! Мостовая под вашими окнами об этом бубнит, и камни от хохота сотрясаются. Да, мастер Томаш, в ревности ничего нет смешного, но люди над ней смеются. Люди злы.

— Помогите мне, дорогой гость!

— Помощь черта недешева, — сухо заметил любезный гость и насупил брови.

У пана Томаша мурашки по спине побежали. Восковая свеча на столе вдруг погасла.

— Ветер, что ли, поднимается, — равнодушным голосом протянул черт, и глаза его засветились в темноте.

Томаш оглянулся на дверь, посмотрел на окна. Все было на месте. Томаша охватил страх. Черт, однако, протянул ему через стол руку и с участием промолвил:

— Не обращайте внимания, дорогой друг. Так всегда бывает при моем появлении, — резко изменяется атмосфера. Но это не помешает нам, мастер Томаш, высказать свои пожелания! Итак, мы желаем, чтобы в течение трех месяцев нашего отсутствия добродетель пани Алены охранялась днем и ночью от любых соблазнов, а главное, от тех, что зовутся грехом. Мы желаем, чтобы никто, как говорится, не осквернил нашего ложа. Хотим в отъезде спать спокойно. Нам не страшны ни разбойники, ни чума, ни война, но мы беспокоимся о нежном, прелестном, дорогом нам теле пани Алены. Душа ее ведь не внушает нам беспокойства, не правда ли?

И черт провел рукой по подбородку. В тот вечер он был небритым, и из-под его ладони с треском посыпались искры.

Более глупой физиономии черту еще никогда не приходилось видеть. Мастер Томаш сидел, разинув от удивления рот. Если бы ласточка свила у него во рту гнездо и вывела птенцов — он не заметил бы.

Черт продолжал:

— Вы, надеюсь, не просто так меня позвали. Говорите все как есть, пожалуйста.

— Что ж, извольте, пан черт, — заикаясь, пролепетал Томаш, — во время моего отсутствия присмотрите за моей женой Аленой. Слезно умоляю, аминь!

— Молитвы оставьте на потом, — резко перебил его черт. — Рад услужить вам. Вы очень приятный человек, с вами можно иметь дело. Условие мое следующее и единственное: ваша душа! Я возьму вас, естественно, после вашего возвращения, как только пожелаю. Но сделаю все, чтобы ваша жена любила вас и на расстоянии.

Пан Томаш собрался поцеловать ему руку, но черт, уколов ногтем Томашев палец, подсунул ему лист бумаги и перо. Все было уже написано. Что мастер-бронник Томаш из Праги продает свою душу дьяволу за то, что дьявол в его отсутствие убережет добродетель его жены Алены. Томаш расписался.

В то же мгновение черт обернулся молодым мастером-латником, который якобы прибыл из Градца погостить у пана Томаша и в его отсутствие, чтобы дело не простаивало, заменить в мастерской. На том и порешили.

Томаш полагал, что обстряпал самое важное дело в своей жизни. Он развеселился, потирая руки и хитро подмигивая пану Ондржею. Так черт велел себя называть. Более он никаких разговоров не вел. Спрятал в карман бумагу с кровавой росписью, которая успела подсохнуть, встал, протянул для рукопожатия мастеру Томашу свою узкую и холодную руку и небрежно бросил:

— Завтра утром я приду работать.

Он взял шапку, и все окутала густая тьма, а под полом тихонько зашелестели крысы. Пан Томаш с облегчением вздохнул и твердой поступью вошел в спальню своей жены. Он прислушался к ее ровному дыханию, и безграничная нежность наполнила его душу. Он был счастлив.

На другое утро мастер Томаш представил своей жене пана Ондржея, пояснив, что тот будет замещать его в мастерской и временно поселится здесь, в доме, в нижнем чулане у входных дверей.

Пани Алена поздоровалась с молодым мастером весьма вежливо и отправилась готовить завтрак. Суп, заправленный поджаренной мукой, мастеру Томашу понравился сегодня как никогда. Потом они с паном Ондржеем съели по куску сала и выпили кувшин вина. Войдя в мастерскую, Томаш велел подмастерьям оставить работу и сделал последнее наставление: отныне все должны слушаться мастера Ондржея.

Ондржей лишь ухмылялся и делал вид, что дело его вовсе не интересует. Оба они вскоре ушли, но в мастерской молоточки застучали не сразу и не так чтоб очень уж усердно.