Франтишек Кубка - Избранное

— Мне жаль, — сказал он, помолчав, — что я не могу удовлетворить эту просьбу. Король Фридрих и его супруга, да и вы, рыцарь, знаете, что Швеции предстоит война с императором. Невозможно более терпеть высокомерные оскорбления, которыми осыпает нас Фердинанд Второй уже многие годы. Невозможно мириться с угрозой шведской державе на Балтийском море. Невозможно оставаться в бездействии, когда преследуют приверженцев протестантской веры в соседней Германии. Ваш король и королева тоже стали жертвой гонений… Несомненно… Но если я приглашу в Швецию пфальцское семейство, создастся впечатление, что я намерен воевать лишь за его реституцию. Но я собираюсь воевать не только за возвращение Фридриха Пфальцского на его престолы, но и за восстановление всех прав немецких протестантских сословий. Что сказали бы князья мекленбургские, которых Валленштейн выгнал из их владений? Разве меньше причин жаловаться у правителей магдебургских и хальберштадтских, князей ангальтских и всех прочих, кого жестокость императорских декретов лишила их тронов и владений? Я не могу связывать себя заботой лишь об одной пфальцской семье. Если Фридрих желает воевать лучше, чем раньше, он может сделать это и из Нидерландов, которые ближе к Пфальцу, нежели Швеция.

Король замолчал и пристально посмотрел на Иржика.

— Тогда мне ничего не остается, — сказал Иржи, — как промолчать о следующей просьбе королевы.

— Говорите, прошу вас. Мне интересно услышать, чего желает чешская королева. Я читал ее письма, которые она писала ее величеству королеве Элеоноре, моей супруге. Но уже довольно давно она не пишет. И мне хотелось бы знать ее суждения.

— Королева надеется, что если бы король Фридрих мог приехать в Швецию, то со шведским войском он кратчайшим путем вернулся бы в Прагу и на чешский трон!

Густав Адольф громко засмеялся.

— Она все еще остается амазонкой… Несомненно, из Швеции в Чехию путь короче, чем из Голландии. Но кто сказал королеве, что я хочу вторгнуться в немецкие княжества? Война-то еще не началась. Если император примет мои условия, я буду вести переговоры. От господина Камерариуса я знаю, что королева жаждет войны с императором и в ее планах отведено место не только мне, но и турецкому султану, и патеру Жозефу в Париже, и еще бог весть кому. Немалая роль в этих проектах отводилась и покойному Бетлену. Хорошо. Все мы одинаковы! Господин Турн, прежде всего господин Турн и прочие чешские дворяне мечтают возвратиться домой с мечом в руках и под развевающимися знаменами! Но вы-то хотя бы готовы лечь костьми. А вот готов ли сражаться не на жизнь, а на смерть король Фридрих, я совсем не уверен. Передайте, сударь, своей королеве, что я не знаю, как развернется будущая война, не знаю, куда заведет нас военная фортуна — то ли в Силезию и Чехию, то ли в Пфальц. Если Фридрих намерен воевать, пусть ищет меня! Где-нибудь да найдет. Если я вторгнусь в Германию, пусть ищет на Одере, Эльбе, а может быть, и на Рейне. Пока не знаю где. Но найти меня — забота Фридриха… Сожалею, что не могу дать иного ответа. Я с удовольствием обрадовал бы вашу королеву, но, к сожалению, не могу. Вы разочарованы, рыцарь?

— Иного ответа я и не ожидал. Смею ли я, ваше величество, откланяться?

— Подождите. Скажите лучше, почему вы не вступаете в нашу армию? Что вас удерживает в Гааге?

— Я приду к вам с королем Фридрихом.

— Вы так уверены в моей победе?

— Как в том, что господь над нами.

Глаза Иржика сверкнули, и король улыбнулся ему ласково и приветливо.

— Сколько вам лет? — спросил он.

— Двадцать восемь.

— Вы дождетесь возвращения на родину. А почему вас называют Ячменьком?

— Я родился в ячмене, как король из нашей старинной сказки, который исчез и вернется в самую тяжкую для нашей земли годину…

— Для вашей земли тяжкая година уже настала…

Король встал и подал Иржи руку, но не позволил, чтобы тот ее поцеловал.

— Не спешите уезжать из Швеции, — сказал он на прощанье. — Я хотел бы, чтобы вы были с нами, когда мы отправимся на Голгофу, на этом крестном пути и вы обретете спасение. Полюбите нас, прежде чем вступите вместе с нами на этот тяжкий путь. Мы не раз остановимся под тяжестью креста и будем распяты. Но воскреснем из мертвых в день третий. Мы и вы, рыцарь Ячменек.

Густав Адольф остановился под люстрой, освещенный ее светом, как венцом нимба.

— Я пробуду здесь столько, сколько вы прикажете, ваше величество, — сказал Иржи.

— Вы мой гость, — приветливо улыбнулся король.