Франтишек Кубка - Избранное

— Eccellenza, Eccellenza! — кричали вслед купец и зазывала. — Мы вас чем-то оскорбили? Вы ничего не купите? Ведь это самое лучшее на свете стекло из Мурано!

Не отвечая, они вышли под дождь.

— И ты хотел тут остаться, Иржик? — рявкнул на всю площадь Турн.

— Я же сказал, что уйду отсюда хотя бы и пешком! — прозвучал ответ Иржика.

На седой от времени площади, по обе стороны которой тянулись увитые плющом стены, а посредине стояла древняя церквушка в окружении трех платанов за железной оградкой, — играли дети. Турн и Иржик пришли на звук их голосов от моста ди Риальто.

Дети были черноволосы, а их темные глазенки походили на вишенки. Все они были чумазые и босоногие, словно цыганята. Девчонки — в красных как мак юбочках, а мальчуганы — в драных рубахах и коротких штанах. Но играли дети чинно, подражая церемонным господским танцам: покачивали бедрами, приседали, держались за руки, выпрямлялись и кланялись до самой земли. Двигались в хороводе то вправо, то влево и при этом напевали похожими на звук падающих на стекло золотых дукатов звонкими голосами. Песенка была веселая, но звучала негромко.

Впервые в Венеции Турн воспрял духом. Он с удовольствием смотрел на играющих детей, на эту седую маленькую площадь и манящую тень платанов. За оградой он увидел каменную скамью. Калитка была открыта.

— Присядем, — предложил Турн Иржику. Ему уже нравилось отдыхать.

Этой каменной скамье было — как и церкви — не меньше тысячи лет. Тысячу лет отдыхали на ней люди. Поэтому сиденье ее истерлось.

— Совсем как у нас дома, — умиротворенно сказал Турн.

— И у нас танцевали дети, — вспоминал Иржик.

Не только каменная скамья, но и сама песня детей была стара как мир.

Дети загалдели, захлопали немытыми ручонками и — как воробьи от выстрела — рассыпались во все стороны.

На площади наступила тишина. Детские голоса звенели вдали.

Но вот ребятишки снова появились.

Они пришли гуськом, держа в руках прутики и деревянные мечи. На головах — бумажные шлемы. Впереди с гордым видом вышагивал барабанщик. Палочки в его руках так и мелькали. А командовал всеми долговязый парнишка в зеленой чалме.

— Стой! Раз-два! — приказал он.

— Кажется, начинается игра в войну! — улыбнулся Турн и пригладил взлохмаченную бородку.

И война началась. Дети разделились на две стайки: одна встала напротив церкви, а другая — справа у стены. С криками они ринулись в бой. Хлестали прутиками, бились деревянными мечами, шлепались в грязь и махали кулаками. Но вдруг паренек в зеленой чалме закричал:

— Королева! Королева!

Верхом на лохматом псе прибыла королева. Пес лаял, спотыкаясь под босоногой наездницей в красной юбчонке. Лицо ее закрывала черная полумаска, а волосы были украшены бумажными цветами. Со звонкими восклицаниями она посылала по сторонам воздушные поцелуи. Наконец псу удалось выбраться из-под девочки, он отбежал в сторону и стал отряхиваться. Всадница шлепнулась попкой прямо в лужу. А обе стайки ребятишек смешались в кучу и принялись колошматить королеву, пока та не расплакалась. Со смехом и воплями они сорвали с нее маску и дергали за косичку.

— Отступление! — подал команду мальчишка в зеленой чалме.

Дети с победными криками послушно зашагали прочь, оставив в грязи черную маску. Королева вытерла слезы, схватила пса за ошейник и, прихрамывая, побежала за остальными.

Игра окончилась.

Дрозд, усевшись на карниз церквушки, завел свою песню.

— Они играли в Зимнюю королеву, — вымолвил Турн.

Глаза его увлажнились, а нос побагровел. Он ударил кулаком по каменной скамье, так что вздулись жилы.

Помолчав минуту, он скорбно произнес библейские слова:

— «И повержены в прах ворота ее, король и князья ее взяты в плен неверными…»

Иржик погладил его жилистую ладонь.

Они собрались было уйти. Но долго еще удерживало их своей тихой грустью это место, где даже дети, сами того не зная, смеялись над их несчастьями.

Но этим неприятности не кончились.

На ступеньках собора Христа Спасителя сидел одноногий нищий. Постукивая клюкой о камень, он громко читал «Отче наш», выпрашивая у прохожих милостыню. Турн подошел к нему и бросил в шапку монету.

— Это наверняка солдат, — сказал он Иржику.

Но калека при этих словах вдруг перестал молиться, погрозил Турну палкой и громко воскликнул:

— И не совестно вам, господин генерал-лейтенант!

— Я что, мало дал тебе? — спросил Турн.

— Заберите свой грош назад, только верните мне мою ногу!