Александр Чеберяк - Македонский. Германцы. Викинги

Первый ряд римлян встал, германцев накрыл шквал дротиков и стрел; уже умирая, утыканные иглами, как ежи, они добегали до легиона, отталкивались ногами и камнем в прыжке проламывали строй, подминая под себя легковесных солдат. В воздухе, напарываясь на мечи, в агонии, тяжелой кувалдой с размаху за удар успевали замесить в кровавую кашу троих врагов; и на земле, истерзанные, затоптанные, намертво впивались зубами в ногу солдата, калеча навсегда. В бреши, пробитые первыми, влетали другие лохматые дьяволы и за миг орущей мельницей дробили четкую римскую стену, расшатывая дыры. Напрасно римлянин поднимал щит – пудовый молот колол его, как орех, втаптывая в землю. То там, то здесь лопалась римская шеренга, оголяясь пещерами. Германцы прыгали на копья и, хохоча, с выпученными глазами умирали. Даже мертвые, они внушали ужас; и шедшие позади легионеры благоразумно добивали их на всякий случай.

В центре ядро варваров во главе с вождем смяло передний строй римлян – разогнавшиеся кабаны длинными тяжелыми копьями, за раз протыкавшими до двух человек, как жуков, пропахали полосу; и, не в силах вытащить ставшие бесполезными неуклюжие палки из обмякших тел, схватились за ножи и топоры. Куда щуплому римлянину тягаться в давящей толкотне мясобойни с матерым варваром, в безнадежно-жуткой сече – с плечистым лесным великаном! Для германца же это – родная стихия. Они будто плясали, посвящая себя Водану, суровому богу воинов. Четыре ряда римлян осталось до просвета, чуть-чуть – и конец когорте. Но не зря центурион Ксандр ест хлеб, и не зря его ценит консул. В последние, решающие все ряды поставил он отборные, надежные, как гранит, прошедшие галлов, фракийцев, африканцев и еще черт знает кого, самые стойкие части. И не зря за последней шеренгой в середине оставил в резерве он пять когорт. Встречался же раньше с германцами Ксандр и давно узнал цену адскому, сминающему все на своем убойном пути тарану варваров по центру, который разнес тогда в щепки непобедимую хваленую армию. С позором был вбит в землю гордый римский орел, и страшны были медвежьи морды, преследовавшие его, Ксандра, и жалкие остатки легионеров. Именно за ту битву был разжалован Ксандр. Его передернуло от воспоминаний; крик дикарей вернул в настоящее.

Завязшие в строе кабаны с поразительной ловкостью делали римлянок вдовами: ударом в шлем сминалось железо, а под ним спелой тыквой лопалась голова. Но и маститые, все видевшие ветераны Рима недаром прошли полмира. Была переколота через шкуры короткими римскими клинками треть варваров – азартному запалу противостояло хладнокровие. То там, то здесь медведь, занесший тяжелый меч, попадал под ловкий, выверенный нырок легионера – и в груди торчит рукоять, и душа германца несется к Водану. Падая, обессиленный, он успевал напоследок до пояса развалить обидчика – и со спокойным сердцем улетал пировать к предкам. Чаши весов выровнялись. Темно-бурая смесь варваров вливалась в стальную римскую кашу.

Консул вдалеке мерил поляну шагами. Взмыленные гонцы мчались со всех сторон – он, не слушая, гневным окриком «Что-о-о?!» отгонял их прочь. И так все ясно, к чему испуганные, бредовые, невнятные доклады? Все решалось уже не здесь – там, там, где по колено в крови гибла римская гордость. Растерянные гонцы, не выпросив помощи или даже приказа, уносились прочь, бледные, к таким же растерянным центурионам.

Консулу вдруг захотелось не командовать армией, нет; легче исполнять чьи-то приказы, легче в бою. Цена ошибки придавила немыслимым, непосильным грузом. «Помоги мне, Марс», – вяло попросил консул, зная, что никто ему не поможет. Лес, разгневанный грубым вторжением римлян, сердито выплевывал все новых и новых кошмарных германцев. Измотанным легионерам казалось: деревья рожают косматых упорных бойцов; еще немного – и не знавшая поражений прославленная римская линейка треснет и разлетится на осколки. Дрогнули шестой и седьмой ряды, и только острия копий, упертые в спину своих же, римлян, да грозный рев консула перебороли желание бросить щит и бежать, бежать, бежать. И уже совсем обреченно смотрел римский командир на битву. Против неполного легиона варваров пришлось выставить – свидетель Юпитер! – три, три полновесных легиона. И, несмотря на то что половина дикарей не добегала до строя, тот, кто миновал стрелы, копья, мечи и вгрызся в когорту, уносил по пять – семь человек на конце топора или палицы. «Треклятые демоны! Так я останусь без армии». Он резким кивком подозвал центуриона, глянул пустым, невидящим взором и указал на вождя германцев.