Вера Гривина - Стрелецкий бунт. Роман

Думный постельничий, боярин Иван Максимович Языков, выйдя на боярскую площадку, столкнулся там с главой Стрелецкого приказа, престарелым князем Юрием Алексеевичем Долгоруковым.

– Тебе, старый хрен, давно служба в тягость! – рявкнул думный постельничий. – Ты что же, все дела своему сынку препоручил, а сам бока на печи греешь? Да и твой сын, оса ему в седалище, тоже, кажись, не справляется! С вас обоих будет спрос за то, что стрельцы перепились и шумят под окнами хворого государя! Немедля наведите порядок: высеките зачинщиков, иначе сами кнута отведаете!

Князь Долгоруков обиделся:

– Придержи коней, боярин! Кто ты таков, чтобы грозить князьям Долгоруковым? Что, высоко забрался? И покрепче тебя мужи с той высоты падали!

– Что там творится? – спросил Языков, умерив свой пыл.

– Стрельцы взбунтовались, – ответил Юрий Алексеевич. – Явились жаловаться царю на своих полковников.

Думный постельничий опять взбеленился:

– Значит, жаловаться они явились? А ты будто не знаешь, как полагается поступить с жалобщиками? Возьми главных смутьянов под стражу и закуй их в железо!..

– Я что ли, буду хватать стрельцов? – огрызнулся князь. – Али ты возьмешься их заковывать? А больше и некому!

Только теперь до Языкова, наконец, дошло, что Кремль охраняют такие же стрельцы, как и те, которые явились с жалобами. Никаких иных сил у государя и бояр не имелось. А стрельцы, конечно же, не дадут своих товарищей в обиду.

– Нынче надобен не кнут, а пряник, – сказал со вздохом князь Долгоруков.

– Не позвать ли патриарха? – нерешительно предложил думный постельничий.

Глава стрелецкого приказа с сомнением покачал головой.

– Не больно-то речист наш патриарх. Пригрозить он еще умеет, а умасливать не особливо у него получается. Как бы хуже не вышло…

Не успел он договорить, как громкий топот множества ног возвестили снизу о том, что стрельцы сумели-таки добраться до царских палат.

Языков растерянно уставился на своего собеседника, а тот побелел, как полотно. Главе Стрелецкого приказа сейчас менее всего была желанна встреча с собственными подчиненными: ведь служивые вполне могли спросить за вину своего малого начальства, на которое они явились жаловаться, с начальства большого.

Оба придворных мужа, отбросив степенность, приготовились спасаться бегством, но неожиданно сверху послышался знакомый тихий голос:

– Не суетись, Алексей! Грешно народу отказывать, ежели он желает потолковать со своим государем. Русские люди терпеливые – они бьют челом лишь от безысходности.

У лестничной перегородки, отделяющей царские покои от боярской площадки, стоял изможденный государь Федор Алексеевич. С двух сторон его поддерживали братья Лихачевы, стольник Алексей Тимофеевич и думный дворянин Михаил Тимофеевич.

Тем временем выборные от стрельцов уже поднялись по ступеням Постельничего крыльца. Они были промокшими до нитки, их лица возбужденно пылали.

Языков и князь Долгоруков ретировались поближе к царю, однако стрельцы не обратили внимание на обоих царедворцев. Выборные упали перед царем на колени.

– Смилуйся, государь! – вскричал самый старший из них. – Пощады молим!

Федор Алексеевич выпрямился и отвел от себя руки братьев Лихачевых.

– Что за нужда привела вас ко мне?

– Управу ищем на полковника Семена Грибоедова! Он, бесчестный, совсем нас уморил поборами да тяготами!

Государь, не устояв, покачнулся, но не упал, потому что успел ухватиться руку старшего Лихачева.

– Князь Юрий Алексеевич! – обратился царь к князю Долгорукову. – Повелеваю тебе расследовать сие дело!

Глава Стрелецкого приказа низко поклонился.

– Слушаюсь, государь!

Федор Алексеевич опять заговорил со стрельцами, и с каждым словом его голос все больше слабел:

– Даю слово государя, что, ежели ваш обидчик виновен, он будет строго наказан.

Стрельцы отвесили земные поклоны с таким пылом, что от их лбов затрещал пол.

– Век будем молить за тебя Бога и детям накажем! – проорал один из них.

Осмелевший Языков выступил вперед.

– А теперь ступайте отсель! – сердито велел он выборным. – Совсем вы уморили государя!

Стрельцы поспешно вскочили и, кланяясь на ходу, стали пятиться задом по ступенькам. Когда Лихачевы увели совсем сникшего Федора Алексеевича, Языков и князь Долгоруков вновь остались вдвоем. Они злобно разглядывали растекшиеся по боярской площадке лужи.

– Холопье отродье! – выбранился князь. – Для них все одно – что государевы палаты, что скотный двор.