Сергей Курфюрстов - Дом Кошкина. Степан

Пока мы с Генкой собирались, Женька, постучав в шкаф, поболтал через стенку с Машей, мать надела новый, почти неношеный плащ, купленный еще до войны и, наконец, по одному выскочив на улицу и забравшись в машину, под звуки барабанящего по брезентовой откидной крыше дождя, мы покатили в церковь.

Смешиваясь с шумом падающих капель, послышался мягкий колокольный перезвон со стороны Преображенского собора. Богослужение, разрешенное немецкими властями и ознаменованное крестным ходом, возобновилось всего несколько дней назад и церковные колокола после двадцатилетнего молчания запели вновь, создавая новую ранее мне незнакомую мелодию, умиротворяющую своей спокойственной монотонностью. Такую я не слышал никогда.

Несмотря на непрекращающийся дождь, все пространство возле церкви было заполнено собравшимися на похоронную процессию траурно одетыми людьми. Тела уже были опущены в выкопанную возле входа в собор могилу, и длинная вереница выстроившихся в скорбную очередь мужчин и женщин, прощаясь с усопшими, ползла вдоль нее, наполняя, горсть за горстью, мокрой землей.

Мать взяла меня под руку и, укрывшись зонтом, мы пристроились в конец медленно продвигавшейся толпы мрачно настроенных горожан. Женька и Гена под вторым зонтом шли вслед за нами. На ступеньках церкви, пытаясь заглушить звон колоколов, выступала совершенно промокшая под дождем женщина. Простирая руки к небу, с трагическим надломом в голосе, она кричала:

– Братья и сестры! С тяжелым сердцем мы прощаемся с двумя лучшими сынами украинского народа, павшими от руки подлого диверсанта, чьи преступные выстрелы разорвали сердце родной Украине! Мы знаем, кто скрывается за душегубами! Над свежей могилой, в твердой решительности, все мы присягаем добыть то, за что боролись славные паны Сенык и Сциборский! Вечная им память!

Я искал глазами Степана, но его нигде не было. Не мог же он похороны пропустить! Все полицаи города тут, а Степана нет. Странно. Хотя здесь столько черных мундиров, что можно и не заметить. А Казик? Почему он не пришел, как договаривались? Может, что-то случилось? Непонятно откуда взявшееся беспокойство начало овладевать мной.

Бросив горсть земли в могилу, мы обогнули собор и, перейдя трамвайные пути, вышли на Театральную улицу.

– Грыць! – крикнула мать проходившему мимо знакомому полицаю, – ты Степана, брата моего, не видел?

– Не видел. Сам удивляюсь. Все из нашего участка явились, а он – нет. Хотя, как начальник должен был.

– Странно, – обеспокоенно пробурчала мать, – может, перепил у Доминики?

– На Степана не похоже, – не согласился я, – он ведро выпить может, а с ног все равно не свалится. Здоровый он на это дело.

– Ладно, подождем до вечера. Может, объявится. А мне в управу возвращаться надо. Вы долго не шляйтесь. Добро?

– Хорошо, мама, – кивнул я.

Немного проводив мать, мы вернулись и, прячась от дождя под одним зонтом на троих, забежали во двор дома, в котором я в последний раз видел эсэсовского унтерштурмфюрера.

– Вон его окна, – показал я Генке.

– Чьи? – недоумевая, спросил Женька.

– Пойдем на лавочку за сапожной будкой сядем. Нас там из окна не видно, и я тебе все расскажу.

Внимательно выслушав, Женька напряженно замолчал, и на его лице отобразилось чувство неподдельного страха. Или наш артист его мастерски изобразил.

– Он эсэсовец и, скорее всего, служит в гестапо. А гестаповцы относятся с подозрением к каждому дважды встреченному ими человеку. Для них случайных встреч не существует. Он видел тебя на месте убийства, потом на Михайловской, и, вполне возможно, возле своего дома тоже. Ты понимаешь, Коля, что будет, если ты еще раз попадешься ему на глаза?

– Почему ты решил, что он из гестапо? – недоверчиво спросил я у Женьки.

– Ты сказал, вечером он переоделся в штатское. А в штатском позволено ходить только сотрудникам гестапо! По служебной необходимости и с разрешения начальства! Ты понимаешь, куда лезешь? За простого немца сто человек расстреливают. А за него тут все пожгут! Все, кто живет в соседних домах, считай уже на том свете. Поголовно!

– Так в этих домах одни немцы живут. Наших людей из них давно уже выселили, – зло усмехнулся я.

– Они найдут, кого повесить, – вставил Генка, – за них не волнуйся.

– Да. Слишком дорогая получается месть.

– Вот и я о том же, – Женька вздохнул с облегчением, считая, что сумел меня убедить, – ты знаешь, Коля, я не трус. Ради того, чтобы вытащить Машу из гетто, я пошел на убийство. Но этим мы спасли конкретного дорогого нам человека. А кого мы спасем, если убьем гестаповца? Никого! На его место придут другие, такие же, как и он.