Георгий Демидов - За что?

Составители выражают сердечную благодарность тем, кто собрал эти письма, в частности Надежде Григорьевне Левицкой и Елене Цезаревне Чуковской, и Русскому Общественному фонду Александра Солженицына, предоставившему право их публикации.

<���…> Мы из того поколения, о котором пишет Солженицын. В лагерях я и моя семья не были, но ссылку испытали на своей шкуре. Она мало чем отличалась от лагерной. Пригнали в глухую тайгу и заставили корчевать гарь, сказали — здесь ваше место жительства. Обгорелые пни были толщиной в два обхвата, горелый валежник, все это делали наши родители, а мы, тогда еще дети, собирали недогоревшие остатки и корни от пней, жгли костры, и первое же лето каждая семья для себя очистила поле, чтобы посеять рожь под зиму. Все население было на учете в комендатуре и отмечались, как будто и в самом деле были какие-то «враги народа». А ведь были мужики — земледельцы настоящие, уже не надеялись на возврат на родину, а за 2 года раскорчевали гарь, и были полосы уже по 20–30 га — чистые, и урожай хороший получали. Но недолго так было, на 2-м же году стали организовывать колхозы из этих «врагов», тогда уж стали работать за палочки, ничего не получая за труд, и земли крестьянин лишился, кроме своего огорода, с которого он получал урожай и только этим жил, вся колхозная продукция шла в государство. Родители наши долго не жили, они умерли от голода и непосильной работы, а мы — их дети, уже нам по 65–70 лет, так и живем, доживаем на этой ссылке. Если бы Солженицын проехал по нашей Сибири, он бы написал несколько книг, у него написано точно, как это было. Все это теперь знают, как все было, а виновника не найдут никак. А его просто найти, он еще на земле, у нас. Простите за такое письмо. <���…>

<���…> ПОСЛЕСЛОВИЕ к главе № 2 «Мужичья чума» части третьей «Архипелаг ГУЛАГ». Наша семья состояла из 6 человек, родители — отец Макуха Денис Захарович, мать Макуха Улита Егоровна, брат — Захар 1914 года рождения, сестра — Фрося 1916 года, Оля — 1918 года рождения. В 1929 году на свет появилась я, и никто не знает — для чего. В 1930 году наложили налог на хлеб, наш отец вывез все, когда наложили второй раз, то не только на вывоз, но и даже на еду семье ничего не было. Отца обвинили в антиреволюционной пропаганде и забрали в тюрьму по ст. 56–10 (данные Харьковского КГБ — 1989 год). Но улик против него не было, и его отпустили. Но с арестом отца нашу семью выгнали из родного гнезда. Наша мама с 4-мя детьми была принята нашим дедушкой Буянским Егором Акимовичем. Попутно скажу, что за то, что дед нас принял, его со временем тоже выгнали из родного гнезда, и он умер голодной смертью. В 1931 году по решению Изюмской райтройки отец был признан кулаком, осужден по статье 58 — враг народа, и 13 июня 1931 года наша семья вторично была изгнана из Красного Шахтаря. Всех кулаков собирали в лагерь «Савинцы», пока формировался состав из теплушек, и повезли на поселение в Лялю, теперь Новая Ляля. Ехали целый месяц и приехали на мой день рождения 12-го июля 1931 года, мне исполнилось 2 года. Нас рассовали по спецучасткам, приставили уполномоченных и всех трудоспособных послали на лесоповал. Я была в январе 1989 года в Новой Ляле. Из всего эшелона там осталось две семьи, и поэтому пишу со слов участников этих давних событий. Строили в тайге, на ночь разжигали костры, разгребали угли и на этом месте ложились в сорокаградусный мороз спать. К утру — крайние были уже трупы, их грузили на розвальни, как дрова, по 10–12 человек и закапывали, места захоронения заравнивали. Были отобраны у всех паспорта, и каждый день уполномоченные производили проверку наличия ссыльных. <���…> Многие не выдерживали, да кроме всего прочего ведь еще и издевались. Кто умирал с голоду, кто весился, были случаи, ели детей. Да что там случаи, делали же на продажу пирожки еще и в 1938 году из детского мяса. Когда нас привезли в Лялю, то вскорости вышло Постановление, что подростки могут вернуться на старое место жительства. И мои сестры вернулись. Меня же с родителями в 1933 году, как самую главную преступницу, отправили в Красный Вишер Пермской области. И я конечно же каким-то образом попала в детский дом. Где? Никто не знает. Не сохранились архивы тех лет. Но я снова очутилась в Свердловской области. Везли нас часто и подолгу — и пароходом, и поездом, и на розвальнях, и из одного детского дома в другой. Я заболела туберкулезом. Не знаю, кто меня выхаживал, часто болели глаза, перестала ходить. А потом выбралась из всех своих болезней и в 1934 году уже была в детском доме села Бобровка Сысертского района Свердловской области. Детский дом имени Н. К. Крупской был дошкольный. Младшая группа до 3-х лет, средняя до 5 — я была в средней, старшая до 8. В ночь на 30 октября 1935 года — этот детский дом сгорел. Я в это время была в изоляторе. Моя кровать стояла у окна. Я чего-то проснулась и выглянула в окно и страшно удивилась, что снег такой алый. А это, оказывается, горел наш детский дом. <���…> Детей выбрасывали через окна на улицу, и они бежали к нам в изолятор. Кстати — изолятор еще стоит (я была в Бобровке в 1973 году). <���…> Весной 1936 года нас перевезли в Нижний Исетск, это 8 километров от Свердловска, детдом, по-видимому, им. Дзержинского, стоял у нас в группе бюст Дзержинского. Решили нас — детей — очеловечить и дать фамилии. Мне дали фамилию — Закирова в честь девочки-татарки Раи Закировой, у которой к тому времени нашлись родители. Где-то по-видимому тоже в этом же году нас, человек 20, перевезли в г. Ирбит в дошкольный детский дом. <���…> В 1952 году решила поехать в Германию, прошла все комиссии, пришла в военкомат на собеседование, меня не взяли по той простой причине, что я из детского дома, что у меня нет родителей или же родственников. И вот с 1952 года я занялась писаниной и в 1968 году нашла себя. Оказалось, что я не Закирова, а Макуха. Все, что я написала, истинная правда. Не буду писать, как я вспомнила фамилию, как ездила в 1972 году на свою «РОДИНУ» в Шахтарь, и никто нас не пожелал принять, приехали же дочери «ВРАГА НАРОДА».