Георгий Демидов - За что?

И вот тогда, по приказу великого нашего вождя, буржуазного истребителя, мы начали наше победное отступление назад-назад и в первую очередь сели на нэп (по Троцкому, глиняный худой урыльник), все выше помеченные №№ упражнений незабвенного товарища Дзержинского, к сожалению, пришлось отменить. Тогда мы здесь, в провинции, все надежды положили на хулиганствующего и всегда пьянствующего поэта, дорогого Демьянушку, и на равнодействующую энергию товарища Крыленко, золотого и никем не заменимого человека в области законодательства. При этом чудодее мы лишили попов всех гражданских прав, прокляли их и их подлое потомство великой клятвой отвержения до седьмого колена, излили ушаты грязи, натравили народ на этих контрреволюционеров, осмеливающихся называть наших партийцев паразитами на народном теле, а партию хомутом и удавкой на шее народа. Что же прикажете еще им сделать? Предлагают нам некоторые горячие головы: устроить во всем Союзе в одну ночь и в один час попам варфоломеевскую ночь, но для этого упущено время: в Ленинщину, в 1918-19 и 20 годы это было бы подходяще. Ну, вот и подумай, дорогой, как тут обойтись без хулиганства.

Недавно мы тут, в Жиздре, устроили на славу ученый диспут. Обставили диспут как следует. Прежде всего пригласили солдат-клакеров для поддержки наших диспутантов аплодисментами и для утеснения противной стороны. Так называемых верующих пропустили ограниченное число людей, и то совслужащих, т. е. от нас зависимых. Выписали наиученейших «безбожников», есть такая оплачиваемая казенными деньгами профессия, из самого, подумай, Брянска, можно сказать, громил и вышибал. Один соловьем заливается, а другой высокий тенор, что твоя канарейка. И так это стало всем приятно. Смотрим друг на друга и вслух языком прищелкиваем и губами причмокиваем. Кончили, и стало тихо, как в лесу в зимнюю ночь. И что же? Подымается на эстраду, едва передвигая ноги, старенький ледащий протоиерей, так, какой-то замарашка, Демьянушкин поп Ипат. И всех наших громил посадил в большой конфуз. Солдаты по немой команде политрука и шикали, и шумели, и говорить не давали, один от глупого усердия даже зычно свистнул. На, брат! Но, к нашему общему огорчению, ничего не помогло. Ничего. Всех отшил, отчитал старый попишка. Но, как говорится, не бывать бы счастью, да наше нам несчастье помогло. Выручил нас дурковатый и никогда нигде не выступавший партиец (стаж с 18 г.) из военкомата Поликан (Поликарп). «А помнишь, отец, как ты по кубанским плавням с винтовкою лазил?» Это выступление, хулиганское и неправдоподобное, привело всех партийцев в неописуемый восторг и находчивостью, и полной неожиданностью. Гы-гы-гыканье дружное, дисциплинированное, коллективное солдат и всей атеистической публики закончило наше ученое выступление.

А то еще в Жиздре у нас, да и везде в Союзе, есть такой добрый и всесодержный партийный обычай, правда, тоже хулиганский, но бьющий, можно сказать, врага-противника прямо в лоск: при встрече с попом три раза плюют — и пионеры, и комсомольцы, и партийцы; при этом, кто посмелее, плюют на виду у всех, а кто пофанатичнее, стараются так, чтобы харкотина всякая, и туберкулезная, и сифилитическая, попала попу на одежду, на обувь или к самым ногам. Делают это как бы незаметно, походя. Это ли, ура, не победа наша? Друг Трошечка. Это ли не уничтожение поповской чести? Это ли не уничтожение человеческой личности? И никто не смеет нам против слова сказать. Даже Москва-центр и та помалкивает. Потому мы правильно <���делаем>.

Вряд ли Николаю снилась во сне та полнота власти, которой пользуется у нас в провинции каждый рядовой партиец, при бесправии остальной, непартийной верующей народной массы, забитой нами. Потому мы безбожники, атеисты, и попы нам не нужны. И так наше хулиганство бьет верующий народ, бьет попов, бьет религию, поэтому мы его никогда не оставим.

Правда, мы иногда делаем промахи, ошибки. А кто от них свободен? Сам Ленин и тот здорово ошибся с коммунизмом. Ошибся и в виноторговле, ввел то есть пьяный бюджет. В 1923 г. ячейке Чернышенской фанерной фабрики мы отсюда, из Жиздры, дали строгую директиву изловить атамана Сергея Михайловича Дубровского. У нас, в партии, строго: приказано — сделано. Десять молодцов-партийцев, здоровых, крепких молодых людей, вооруженных маузерами, бодро и быстро шли по шоссе. Спокойные, сильные, уверенные. Встреться им Дубровский с помощниками, в пять минут они, бандиты, все были бы связаны по рукам и ногам. Темная осенняя ночь. Закурили. Огоньки от папирос вспыхивали при затяжках. И представь. Наши герои и при таком скудном освещении ясно до отчетливости увидели, что мимо них кто-то прошел, не то монах, не то священник, одним словом, из этих, долгогривых. А на самом деле это прошел мимо наших твердокаменных партийцев переодетый бандит Дубровский на ночлег к своим родным на завод. Наши партийцы, не будь дурни, как по команде все вдруг зараз обернулись и трижды плюнули взад Дубровскому, в пространство, в том направлении, куда скрылся монах. “Не будет удачи, поп встретился”, — решили они и повернули домой. “Тьфу ты, черт… И откуда он подвернулся, патлатый!”