Георгий Демидов - За что?

Но и среди безличной или примазавшейся массы рядовых партийцев встречаются, хотя и не часто, честные и деловые люди. В большинстве случаев до поступления в партию это были незаметные люди, субъекты, нигде в жизни не пристроившиеся, так называемые «неудачники», женщины, пожилые девушки, которым в жизни не повезло; до войны они, эти неудачники, уходили от жизни в монастыри, прятались и хоронились от всего мира в учительство, в глухие заброшенные деревушки, а теперь вот их целиком захватило устроение новой жизни. В партии и они выросли, сформировались в новых людей. Какая-нибудь скромная, пересидевшая годы девица, уже не мечтавшая о супружестве, выкинув в партии из своей головы весь балласт старой сдержанности, мимозной неприкосновенности, как бы вдруг развертывается в пышную партийную львицу, меняющую плащ суровой девственницы на товарищескую близость, потом на интимную близость с товарищами по партии. Мужей и жен у нас меняют сверх меры часто и партийные, и беспартийные, и это создает как бы видимость многоженства и многомужества. Склонности к семейной жизни, к семейному уюту, где бы можно отдохнуть душой, у пролетариата уменьшились: женщина — не помощница в жизни, а такой же товарищ по работе, как и мужчины. Нет семьи как чего-то обязательного, нравственно принудительного для обеих сторон, но… в конце концов это создает массу алиментных дел и принудительных и тяжелых, не имея семьи, расходов.

Наконец, чтобы обобщить все значение партийной массы в нашей государственной общественной жизни, следует сказать, что партия в целом совсем затенила беспартийную массу, безвольную, пассивную, огромную по численности часть русского народа, запуганную, терроризованную, а потому и затаившую все свои думы. Прежде чем перейти к этой «кухарке», имеющей «править государством» в отдаленном будущем, нужно сказать несколько слов о значительной группе служащих в государственных учреждениях, промышленных предприятиях, в торговой кооперации и сельском хозяйстве. Речь будет идти о людях малой или средней квалификации или совсем не имеющих таковой. Положение их тяжелое во всех отношениях. Если рабочий, если крестьянин на свой труд в конце концов все-таки найдет покупателя, на свои руки найдет м у ки — не у партийного хозяина, не у партии, так у нэпмана, <���то> мелкий служащий, в большинстве — городской обыватель, кроме советских учреждений, нигде службы, работы себе не найдет. Счастливцев таких, находящих себе кусок хлеба в советской службе, мало, а выкинутых за борт, голодных и холодных масса. Совслужащие, зная и чувствуя, что в их услугах партия нуждается весьма мало, что на их место у партии имеются сотни кандидатов, употребляют все усилия, чтобы по той или другой причине партия считала их «своими», сочувствующими, преданными, верными холопами партии. Зная крутой нрав, фанатизм своего хозяина — партии, совслужащие прежде всего первым своим долгом считают показать, что они, как все партийные, совершенно безрелигиозны. Партия им вообще очень мало верит, и шпионаж, развившийся у нас за десять лет до чудовищных размеров, слежка — ежедневная, ежечасная, ежеминутная — друг за другом, нигде так не развитые, слежка платная и добровольная, чтобы «подслужиться», нигде так широко, нигде так беззастенчиво не практикуются, как среди совслужащих. Да. Шпионаж. Эта мера предосторожности необходима, потому что масса городского населения, откуда набирают совслужащих, оставшись не у дел, и не умея и не желая пролетаризироваться, партийной властью недовольна. Это слова Сталина на XV партконференции: о недовольстве, увлечении оппозицией и проч.

Крестьянство Средней России хозяйственной линией, проводимой партией, тоже не имеет никаких оснований быть довольным, и оно недовольно, но, запуганное и забитое революционным террором, молчит. Земли, кроме церковной, оно не получило, а маленькая прирезка из помещичьей земли никого не удовлетворила и, в сущности, дала очень мало. Отхожие промыслы и промыслы на местах, составлявшие у нас все и дававшие прожиточный минимум нашей крестьянской семье, значительно и повсеместно сократились или совсем «изничтожились». Заработать копейку стало негде. Безденежье в нашей деревне полное, поразительное, а деньги стали против довоенного в два раза дешевле. Улучшений в сельском хозяйстве никаких, и как к ним приступить, никто не знает, а улучшенному хозяйствованию волоколамского мужика не верят, а выгодность его объясняют близостью московского всепожирающего рынка. Налоги с крестьянства уменьшены до минимальных, дальше идти некуда, размеров, но и их приходится выбивать ВИКам [67] ВИК — волостной исполнительный комитет. ( Примеч. сост .) аукционной продажей имущества и домашнего скота гораздо жесточе, чем в царское время. Другого пути нет. И этому не удивляйтесь. Никто не учит народ, как добыть, заработать копейку. Даже деревенская молодежь полезного к жизни учения и та не видит, партийная учеба весьма неудовлетворительна, а наоборот вредна, прививая ребятам только одну революционную распущенность к прежнему пьяному хулиганству: по деревне с 8 час. вечера и до 2 час. ночи нет дороги ни конному, ни пешему. Каким путем выберется наше крестьянство из теперешнего тяжелого положения экономического? Партия, наш хозяин, говорит и указывает верно: индустриализацией всей страны и всех отраслей народного хозяйства, т. е. из деревенской, лаптеносной и теперь недоедающей России, надо сделать промышленную, наподобие Германии, одетую, обутую, сытую страну. И теперь: где есть фабрика или маленький заводик, там местное крестьянство живет хотя и не так, как до войны, но все-таки без нужды. А если взять подальше от завода, то там крестьянство весною питается одной картошкой без хлеба.