Аркадий Кудря: Правитель Аляски

Батавия всё же немало поразила его — роскошью природы и зданий, основательностью хорошо продуманного быта. Да ведь, поди, не одно столетие обживали голландцы эти берега.

Баранов вспомнил, какую никогда прежде не виданную картину явил перед ними залив, когда они бросили якорь на батавском рейде. С наступлением тьмы морская гладь словно вспыхнула тысячами мельчайших огней, и даже поднимаемые из воды вёсла гребных лодок мерцали таинственным фосфорическим светом. «Гнилые тропики», — пошутил тогда стоявший рядом на палубе Подушкин.

Как всё здесь плоско, равнинно, незыблемо. Иной была земля, покинутая им три месяца назад. Та земля, казалось, ещё переживала муки рождения. Однажды жившие на Уналашке алеуты увидели, как морская гладь стала извергать из себя столбы пара, по ночам из глубин моря вырывался огонь, а несколькими днями позже они услышали грозный рык, и буквально на глазах из моря начал подниматься новый остров со скалистым гребнем. Его назвали Богослов.

И люди, которых он посылал на разведку к Ситхе прежде чем занять её берега, ещё могли наблюдать, как в глубокой ночи озаряется пламенем и брызгами искр вершина большой горы, бросая мрачный отсвет на окрестные леса. Но ему увидеть это не довелось: к моменту прибытия на остров потаённые силы вулкана Эчкомб уже иссякли, вершину горы срезало извержением лавы, и с тех пор шедшие к Ситхе мореходцы за много миль всегда ориентировались по её характерному профилю в форме усечённого конуса.

А сколько раз, усмиряя туземные племена, жившие у берегов Кенайского полуострова, он ощущал под ногами слабое дрожание земли и с мольбой обращался к Творцу: «Господи, пронеси, помилуй нас, грешных слуг Твоих!» И хотя на Кадьяке земля никогда не тряслась под ногами, но однажды гигантская волна, родившаяся в недрах моря, со зловещим рёвом пошла на берег, сметая всё на своём пути — дома, байдары, корабли, и люди стремглав побежали от неё наверх, к холмам, а она преследовала их по пятам и успела унести с собой в море тех, кто был недостаточно резв...

Ночь выдалась безлунной, чёрной как сажа. Из открытого окна в комнату проникал терпкий запах цветов.

Баранов ворочался в широкой кровати, прикрытой от комарья кисейным пологом. Болели суставы, вновь дал знать о себе давний ревматизм. Там, в Америке, на Ситхе, названной Лисянским в его честь островом Баранова, должно быть, опять непрестанно льют дожди. Даже дома не выдерживали в тамошнем климате более двадцати лет и медленно разрушались от пропитывавшей их сырости. Что же говорить о людях!

Опять знобит и крутит всё тело, как в те давние времена, когда они отплыли с Уналашки на байдаре, построенной из останков разбитого корабля; он лежал на корме, исходя жаром от мучившей его лихорадки, и равнодушно смотрел на игры шедших недалеко от байдары китов: взмахивая мощными широкими плавниками, морские гиганты уходили вглубь, а потом, снова поднимаясь на поверхность, пронзали воздух тонкими струями воды. Но тогда, несмотря на лихорадку, он знал, что силы вернутся к нему, и был полон решимости осуществить промысел, предназначенный ему среди диких, враждебных племён, на тех мрачных, неустроенных берегах...

18 марта 1819 года

Стараясь, как всегда, быть пунктуальным, капитан-лейтенант Гагемейстер подъехал к обширной вилле Ван Достена за несколько минут до назначенных шести часов и, приказав вознице встать чуть поодаль от парадных ворот, терпеливо сидел в экипаже, наблюдая, как подкатывают нарядные кареты со слугами, примостившимися на облучке, и выходят из них как на подбор весьма полные, увешанные драгоценностями мефрау и сопровождавшие их, тоже отнюдь не стройные, супруги-негоцианты. Лишь по внешнему виду этих людей можно было судить, что для них жизнь в Батавии была сытой и безмятежной.

Гагемейстер был встречен на пороге банкетного зала самим хозяином, почтенным Ван Достеном, мужчиной лет сорока пяти, с характерным для тамошних состоятельных голландцев красным упитанным лицом, носившим отпечаток любви к мясным блюдам и доброму пиву. Несмотря на духоту, Ван Достен был облачен в плотный бархатный камзол малинового цвета. Рассыпавшись словами приветствия на английском, он представил капитану Гагемейстеру супругу, мефрау Элизу, не уступавшую тучностью мужу, а приглашённым дамам — в обилии нацепленных на неё драгоценностей.

Во время церемонии знакомства с гостями капитан Гагемейстер раздвигал тонкие губы под холёными усиками в вежливой улыбке, раскланивался налево и направо, то и дело с заученной улыбкой говорил: «Прекрасно! Изумительный город! Признаться, я много наслышан, но не ожидал ничего подобного» — в ответ на неизбежные вопросы о том, как ему нравится Батавия, её природа, архитектура. А про себя с тоской думал, что на этом званом вечере придётся изрядно поскучать. Сам вид этих расфранчённых самодовольных купцов наводил уныние, но ничего не попишешь, иногда для пользы дела приходится идти на определённые жертвы.