Владимир Абрамов - Хочу женщину в Ницце

Невероятно, но благодаря именно этому скандалу и смелости Иды на нее обратила внимание сама Сара Бернар и признала в этой иудейской распутнице женщину своей породы. Всемирно знаменитая актриса согласилась заняться с Идой театральным искусством, и к тому же бесплатно. Она сразу поверила, что Ида – это редкое явление в искусстве, которому надо помочь всесторонне раскрыться. Их встреча произошла благодаря протекции и покровительству графа Робера де Монтескье, поэта и тонкого эстета, который называл Иду своей музой. В «Идиоте» на подмостках театра Сары Бернар Ида сыграла саму Настасью Филипповну, и теперь Париж погрузился уже в грешное безумие Достоевского. В возрасте 48 лет она создала свою собственную труппу и впервые сама встала на пуанты, чтобы снова выступать в «Гранд Опера».

Но это было еще далеко не все, что ей хотелось создать. Она стала первой русской успешной женщиной-антрепренером на Западе, и ее балеты в «Гранд Опера» в течение нескольких лет встречали переполненные залы. Она сама отбирала репертуар и подыскивала площадки для своих выступлений. Ида бралась за переговоры о гонорарах только с лучшими из лучших: Стравинский и Дебюсси писали для нее музыку, декорации придумывали Бенуа и Бакст, а Фокин и Мясин были ее постоянными балетмейстерами. Главным же хореографом была только Бронислава Нижинская.

Однажды Иде взбрело в голову самой попробовать станцевать что-либо на испанские темы, и она заказала Морису Равелю написать музыку к балету «Болеро». Композитор выполнил ее заказ. Она сама первой исполнила танец на столе в декорациях испанской таверны. Всего-то шестнадцать минут, но каких! Балет стал апогеем ее сезонов и превратится во всемирную классику.

В своем изысканном особняке в Париже неподалеку от Елисейских полей на Пляс дез Этаз Юни 7, в интерьерах, выполненных Бакстом, который тогда разрывался от выгодных заказов в домах Ротшильда в Лондоне и Нью-Йорке, Ида часто устраивала обеды и приемы, приглашая на них не только близких друзей, но и знаменитых Андре Жида, Поля Клоделя, Анатоля Франса и многих других известных писателей, с которыми подолгу вела интеллектуальные беседы. Ее личная библиотека была воистину уникальной. Она хранила как редчайшие российские издания, так и древние фолианты европейской мысли. Ида говорила на восьми языках и могла цитировать по памяти высказывания великих на древнегреческом и латинском. В ее доме был выстроен репетиционный зал с наклонной сценой, как в театре. Даже гардины в столовой были исполнены в пурпуре с золотыми кистями и напоминали театральный занавес. Экзотическая роскошь в доме встречалась всюду. Древнегреческие бюсты, африканские маски и японские статуэтки расставлялись так, чтобы не мешать обширной коллекции живописи, которую много лет собирала не только она сама, но и ее многочисленные тетушки и сестра, также проживающая в Париже. В роскошном саду, утопающем в цветах, вокруг дома разгуливали павлины и пантеры. В жаркую погоду Ида грациозно прохаживалась по своим владениям совершенно обнаженной в золотых сандалиях и украшениях на пальцах рук и ног под охраной пантер и маленького тигренка. Именной такой ее однажды застали ожидающие приема Клод Дебюсси с Бакстом. Из раны на руке божественной Иды, оставленной лапой хищника, сочилась кровь.

Для Иды это было в порядке вещей, поскольку весь смысл ее жизни заключался в искусстве и экзотическом времяпрепровождении. Она объездила весь мир, часто преодолевая значительные расстояния пешком, порой ночуя в простых палатках, охотясь на северных медведей в Норвегии и львов в африканской саванне. Она, как и в молодости, спала мало, ела еще меньше и все время пребывала в движении. В годы двух мировых войн она работала в госпиталях, ухаживая за ранеными и инвалидами, а также помогая несчастным своими деньгами. За ее великое терпение и служение Франции Ида была отмечена высшей наградой республики – «Орденом почетного легиона». В годы фашистской оккупации ей повезло – ее спас ее богатый друг и любовник сэр Уолтер Гиннес, перевезя в Англию. После войны Ида вернулась в Париж, но своего дома уже не нашла. Французы полагали, что она, как ее родственники и родная сестра, сгинули в фашистском гетто, поэтому изрядно обветшавший особняк, в котором орудовали немцы, снесли, и на его месте были построены многоэтажные апартаменты. Дом с дорогими ее сердцу костюмами и фотографиями разграбили, коллекцию живописи вывезли в Германию, но по большому счету ей было жаль лишь своих книг с дарственными надписями великих.