Мазер де Латюд - В тисках Бастилии

Умоляя об этом свидании, я был очень бледен и задыхался от скорби и нетерпения. Видя мое возбуждение, брат предложил мне подождать несколько дней.

— Нет! — воскликнул я. — Я не уйду от вас, пока вы не разрешите мне пойти к нему! Я хочу видеть его, я хочу плакать вместе с ним, я хочу оросить его оковы своими слезами!.. Я должен его видеть… немедленно, сейчас же!

Как ни неотступны были мои просьбы, мне все же пришлось подождать несколько часов. Под разными предлогами, брат старался оттянуть минуту моего посещения. Я почти уверен, что в это время тюремщики одевали Далегра. Обычно сумасшедшие раздирают свою одежду, и их оставляют совершенно голыми.

Разумеется, мне не хотели показать моего несчастного друга в таком ужасном виде.

Наконец, я был допущен к нему. Дрожа, вошел я в его темное и страшное жилище. Я думал найти Далегра, но я нашел лишь ужасный скелет. Растрепанные редкие волосы, блуждающие впалые глаза и бледное изнуренное лицо делали его неузнаваемым.

Это кошмарное зрелище до сих пор преследует меня.

Я бросился к нему на шею, чтобы поцеловать его. Он в страхе оттолкнул меня. Я сделал попытку разбудить его память.

— Разве ты не узнаешь своего старого друга? — спросил я. — Я — Латюд… Латюд… Это я помог тебе когда-то бежать из Бастилии… Помнишь?..

Он устремил на меня дикий взгляд и произнес глухим голосом:

— Нет… Я — бог!

Это было все, чего я мог от него добиться. Я был в отчаянии, я плакал и рыдал. Товарищи, пришедшие вместе со мной, решили прекратить это мучительное свидание. Они насильно увели меня и проводили в мою комнату.

Каждый содрогнется при этом рассказе. Каждый, у кого есть сердце, уронит слезу на эти страницы… Но что скажет читатель, узнав, что несчастный еще жив! Я не говорю о его предыдущих страданиях, о годах, проведенных в неволе… Но вот уже двадцать шесть лет, как он находится в этом невероятном состоянии. Смерть до сих пор не хочет освободить его от мучений, и до сих пор не нашлось ни одной сострадательной души, которая решилась бы их прекратить…

Шарантон — это полезное и в некоторых отношениях даже необходимое учреждение — являлся также, что доказано на моем примере, удобным местом, где неограниченный произвол властей погребал свои жертвы и где он хранил свои гнусные тайны. Правда, режим в Шарантоне был менее варварский, зато все лицемерие служителей правосудия выступало здесь особенно ярко.

В других государственных тюрьмах Франции закон не признавали совершенно: его там попросту не было. Все это прекрасно знали: и простые смертные и министры, которые даже не старались делать вид, что они руководятся справедливостью.

В Шарантоне дело обстояло иначе. Ежегодно в сентябре туда приезжали представители правосудия, якобы для того, чтобы исполнить свой долг. Они участливо расспрашивали заключенных, выслушивали их жалобы, осушали их слезы и вселяли в их сердца надежду. Но их прекрасные и трогательные обещания оказывались безрезультатными даже для невинных.

Эти посещения служили лишь для того, чтобы прикрывать перед королем и гражданами беззакония сановников, и очень редко приносили пользу несчастным узникам. Не было почти ни одного случая, чтобы человек, лишенный свободы на основании lettre de cachet [8] Приказы, за подписью короля о заточении, или ссылке кого-нибудь без суда и следствия. Такие «приказы», часто с чистым местом для вписывания фамилии, получали от короля его фавориты и, в особенности, фаворитки для расправы с неугодными им людьми. , добился таким путем справедливости. Это кажется невероятным, но это так. Я сам дважды обращался к этим неправедным судьям, умолял их, доказывал им свою невиновность и… остался в неволе.

Узнав мою историю, вся администрация Шарантона пришла в негодование и обещала приложить все старания, чтобы добиться моего освобождения. И действительно, когда некоторое время спустя Шарантон посетил лейтенант полиции Ленуар, — это было в октябре 1776 года, — все тюремное начальство собралось, чтобы засвидетельствовать перед ним мое хорошее поведение и исключительное послушание. Вынужденный что-либо ответить на их настоятельные просьбы, Ленуар дал слово освободить меня в один из ближайших дней. После трехмесячного ожидания я ему написал и напомнил его обещание. Но все было напрасно: я остался в неволе.

Очевидно, следовало искать другие пути.